Когда я вышла из калитки, то увидела как, засуетились солдаты у пушки. Я подумала, что сейчас начнут стрелять, будет сильный грохот и нужно будет затыкать уши. Я быстро отбежала от своего дома.
В Заречье я шла уже не по закоулкам и околицам, а по улице Коммунаров через центр города, свернула на ул. Советскую к Зареченскому мосту. Город был пустой, на улицах ни души, только стояли часовые у баррикад. Военные патрули меня не останавливали, потому что я шла в тыл. Иду, радуюсь, что побывала у себя дома. Маме и сестре рассказала, что дом уцелел, но полностью разграблен, что в доме очень холодно и побиты все стекла. Рассказала о трудностях, с которыми я пробиралась к дому. Что в доме теплых вещей не оказалось. Мы погоревали, поплакали. На следующий день мама наварила из ножек и квашеной капусты горячих щей. Вы не поверите. Это было что-то. Мы так наголодались за это время, так что для нас эти щи были самой вкусной едой на свете. Долгое время сухари, да пустая похлебка, а тут горячие щи. Эта прогулка мне понравилась и я решила еще раз сходить к себе домой. На улице было морозно и путь был не близок. Подошла к мосту, а там стоит другой солдат, оказывается, они менялись через каждые четыре часа. Труднее всего было пройти через Зареченский мост. Мне пришлось опять долго и слезно уговаривать и этого солдата, объясняя ему, что пойду по закоулкам в обход центра города. Тогда солдат меня пропустил. И я опять добиралась окружными путями в свой дом. У нас было много дров и я решила затопить лежанку. Эта печка обогревала в доме только наши комнаты, а печка, где мама нам готовила, находилась в другой половине дома. Когда из моей трубы повалил дым, то орудийный расчет от пушки прибегали ко мне домой по очереди погреться. Во время короткого отдыха, когда пушка молчала, к нам домой по очереди приходили солдаты и офицеры греться, приходила погреться и медсестра. Как же наши военные были рады моему приходу. Они меня очень ждали и хвалили. Говорили, откуда же я такая взялась? А я радовалась, что приношу нашим солдатам какую-то пользу, обогревая их в такой лютый мороз. Я им кипятила чай, пекла картошку, разогревала тушенку. Солдаты сушили свои валенки и шинели, снег валил не переставая почти каждый день. Из разговоров солдат я узнала. Что фашистов от Рогожинского поселка отогнали и на других участках наметились успехи.
Весь ноябрь месяц, почти каждый день я ходила к себе домой, очень часто мы ходили вместе со старшей сестрой. Постоянно приносили маме ножки, картошку, квашеную капусту, выстаивая на морозе длинные очереди, и чем меня угощали солдаты, они, чаще всего, угощали меня хлебом и тушенкой, которая в общих щах была очень существенной добавкой к тем маслам. Поэтому в тот самый тяжелый период нашей жизни нам не пришлось голодать. Но это все давалось очень трудно, все пешком на такие далекие расстояния, да еще с сумками. Вот попробуйте ради спортивного интереса пройти мой маршрут.
В начале декабря наши войска перешли в контрнаступление. Немцев отогнали не только от Тулы, но и с территории всей Тульской области. Осадное положение в городе, введенное 26 октября 1941 г., было снято.
Немцы отступили, но их самолеты все еще летали над Тулой. Наши истребители уже вместе с французскими летчиками эскадрильи Нормандия-Неман отбивали немецкие самолеты и не подпускали их к Туле ни днем ни ночью. А если кто-то и прорывался, то их тут встречали наши зенитчики. Однажды, по рассказам очевидцев, где – то в начале декабря в налете на Тулу участвовал очень опытный немецкий летчик. Потом он говорил нашим офицерам, что он летал над всей Европой, но ни разу его не могли сбить, а тут в воздушном бою над Тулой его, протаранив, сбил наш летчик. Как потом выяснилось, это был молодой летчик родом из Тулы, которого только что допустили к самостоятельным полетам. Горящий самолет сел где-то под Щекино. В то время в деревнях оставались только старики, женщины да дети. Когда ребята увидели горящий самолет врага, который рухнул в поле, они схватили кто дубину, кто вилы и побежали к самолету. Летчик был без сознания, но живой. Они его достали из самолета и связали вожжами. Когда фашист пришел в себя, и ребята его ошалелого и испуганного погрузили на сани, отвезли в Щекино и сдали милиции. Когда летчик пришел в себя, он начал орать и возмущаться. Переводчик объяснил, что он себя считает непревзойденным асом и хочет увидеть летчика, который его сбил. Через некоторое время привели летчика, который его сбил. Увидев совсем молодого парня, немецкий ас стал возмущаться, что не мог такой молодой и неопытный летчик его сбить. Тот спокойно ему рассказал картину боя и немец сник. Про себя, видимо, подумав, врет нам Гитлер, говоря, что славяне это неполноценные люди, еще какие полноценные, вот такие юнцы спокойно бьют таких асов как я, подростки берут в плен взрослых мужчин. С таким народом нужно дружить, а не воевать.
Чем больше сел и деревень освобождали наши войска от немцев, тем больше люди узнавали звериную сущность фашизма.
Когда немцы заняли город Щекино и мою родную деревню Юрьевка, в которой жила моя бабушка Евстигнеева Наталья Антиповна. Мы ее звали к нам в Тулу, но она отказалась: «На кого я хозяйство брошу? Не хочу быть приживалкой». Жила она одна на краю деревни. А ее родственница, на другом краю деревни. Однажды в ноябрьский морозный день бабушка заскучала одна дома и решила под вечер пойти к своей родственнице. Фашист, патрулировавший деревню увидев старушку, которая шла на другой конец деревни, который упирался в лес, решил что она наверное идет к партизанам и не долго думая дал очередь бабушке по ногам. В то время партизаны не давали покоя фашистам.
Евстигнеев В.К.
Бабушка упала на снег. Фашист подошел к ней, увидел, что это старушка лежит с перебитыми ногами, не стал ей оказывать помощь, снял с нее валенки и ушел. Она, истекая кровью, с трудом доползла до ближайшего дома. Там ей сразу оказали помощь, перевязали раны. Никаких лекарств в деревне ни у кого не было. Ослабленную бабушку передавали из дома в дом и везде ей помогали, как могли.
В середине декабря 1941 года наши войска отогнали фашистов, освободили Щекино и нашу деревню. Односельчане привезли бабушку к нам в Тулу, мы ее положили в больницу Семашко, где ей оказали квалифицированную помощь.
Потом мы ее долечивали у нас дома.
Мама перевязывала ей раны, но они никак не заживали. Спасти нашу бабушку нам так и не удалось. Она умерла в конце февраля 1942 г.
Все школы Тулы, в том числе и наша школа № 39, ныне № 20 были заняты под госпитали и поэтому занятий не было, но мы ходили в школу и помогали ухаживать за ранеными, делали им перевязки, убирались в палатах, писали за них письма и т. п. В конце февраля 1942 г. я услышала по радио объявление, что с марта месяца будут работать полугодичные курсы радистов-операторов при школе технической связи Осоавиахима, принимаются юноши, которые потом будут отправлены на фронт. Фронт – заветное слово, вся молодежь хотела туда попасть и биться с фашистами, но не всех брали и поэтому использовали малейшую возможность, чтобы попасть на передний край. Я с подругой пошла на эти курсы и в августе их с отличием окончила. Получила свидетельство, что я теперь Радист-оператор. Мы с подругой тут же пошли в военкомат проситься на фронт. А нам было всего по 15 лет. Дежурный по военкомату нам внимательно выслушал, а затем отправил нас домой, сказав, чтобы мы близко сюда не подходили. Огорченные мы пошли пешком домой. Проходя по ул. Коммунаров на Центральном телеграфе Тулы (пр-т Ленина, 22) мы увидели объявление «Принимаются ученики на должность телеграфиста – морзиста». Многие телеграфисты ушли на фронт и специалистов не хватало. Мы прошли в отдел кадров, написали заявление и нас зачислили на работу. Вместо полугода я всю телеграфистскую науку, которая была довольно сложная, освоила за 2 месяца. Хотя ключом я владела и на слух морзянку воспринимала. У меня приняли зачет и допустили к самостоятельной работе. Работать было трудно, так как пальцы замерзали, здание то не отапливалось. Правда, было печное отопление, но дров не было. Работали одетыми, мерзли руки. Работали в три смены. Одни сутки 12 часов, вторые сутки 16 часов и так изо дня в день без выходных и отпусков, в голоде и в холоде, а ошибаться нельзя. Страдали от хронического недосыпания. Придешь домой, думаешь ну отосплюсь, а тут как сирена завоет – Воздушная тревога, бежим в бомбоубежище. Многие такой нагрузки не выдерживали, увольнялись. Но я держалась и работала как заправский телеграфист, усидчиво. Грамотно и качественно выполняла задания. Норму выработки выполняла за двоих, как говорится за себя и за того парня. В 1943 году я уже красовалась на Доске почета телеграфа. За это время я еще умудрилась в вечерней школе закончить 7 классов, а уже после войны поступила и окончила заочный факультет Московского техникума Связи.
