– Вот, Василий Гаврилович, пришел, и мой черед.
Жаворонков еще в июле горячо поспорил с Коротковым – потомственным тульским оружейником, коммунистом ленинского призыва. Петр Максимович проводил на фронт четырех сыновей и зятя, а 1 июля сам подал заявление с просьбой отправить его в действующую армию. Его не пускали. Дело дошло до обкома. Жаворонков и Коротков согласились тогда на компромисс – старика зачислили бойцом в истребительный батальон.
Жаворонков считал, что Коротков и сейчас со своими золотыми руками и авторитетом больше нужен на заводе, чем в армии. Но взять его из батальона, да еще в момент погрузки в вагоны, было уже нельзя.
– Что же, Петр Максимович, – сказал Жаворонков, – твоя взяла…
Они стояли друг против друга, оба рослые и чем-то похожие. Василий Гаврилович обнял Короткова:
– Желаю тебе, Петр Максимович, как это в песне-то поется?..
– «Если смерти – то мгновенной, если раны – небольшой», – напомнил Коротков.
– Нет, о смерти не думай. Ждем с победою домой. Помолчали.
– Я думаю, что побьем мы фашиста. Не можем не побить! Ведь все рати, считай, встали – русская, украинская, белорусская, татарская, башкирская, грузинская, казахская. – И тише, с болью в голосе добавил: – Плохо, что о сыновьях ни слуху ни духу. Как хоть они там?..
– А ты наказал Зинаиде Семеновне писать тебе, если от кого из них весточка появится? – спросил Жаворонков.
– Наказал. Я ей еще, Василий Гаврилович, сказал, что если вдруг чего не так случится, чтобы сразу к тебе шла.
– Правильно. Я и сам к ней при случае наведаюсь.
Шестьдесят составов отправила Тула 4 октября на фронт.
А 16 октября состоялось собрание городского партийного актива.
«Над Тулой, – говорилось в обращении актива к коммунистам и трудящимся города, – нависла непосредственная угроза нападения. Злобный и коварный враг замышляет захватить город, разрушить наши заводы, наши дома, отнять все то, что завоевано нами, залить улицы города кровью невинных жертв, обратить в рабство тысячи людей. Не бывать этому! Тула, красная кузница, город славных оружейников, город металлистов, не будет в грязных лапах немецко-фашистских бандитов.
Мы, большевики Тулы, заверяем Центральный Комитет ВКП(б), что все, как один, с оружием в руках будем драться за наш любимый город и никогда не отдадим Тулу врагу!
Все на защиту Тулы!
Станем плечом к плечу с бойцами Красной Армии на оборону нашего города! Победа будет за нами!»
* * *
23 октября. Мы в Туле. Город с каждым днем приобретает все более прифронтовой вид. На окраинах, особенно на южной и западной, вырыты многие километры траншей и окопов, установлены противотанковые ежи, сооружаются бетонные и земляные огневые точки для орудий и пулеметов. Многие каменные строения тоже приспосабливаются для нужд обороны – окна закладываются мешками с песком, в стенах пробиваются амбразуры. На Орловском и Одоевском шоссе, на проспекте Коммунаров появились баррикады. И всюду – большие и малые бомбоубежища, щели.
Продолжается эвакуация предприятий. У заводских ворот и на вокзале – печальные сцены проводов. Плачут женщины и дети, мужчины, их мужья и отцы, тоже прячут влажные глаза.
Создан городской комитет обороны. Во главе его – В.Г. Жаворонков. Зашел к нему поздравить с назначением.
– Это ты зря поздравляешь, дорогой, – с улыбкой ответил он. – Выше звания большевика ничего нет. А вообще-то это назначение, несомненно, принесет пользу, мне теперь можно будет более решительно говорить с военными товарищами.
Зазвонил телефон ВЧ. По разговору я понял: звонят из Москвы, на проводе кто-то из секретарей ЦК партии.
– Могу сообщить последнюю новость, – сказал Василий Гаврилович, положив трубку. – Оборона Тулы возложена на пятидесятую армию. Части двадцать шестой вливаются в эту армию. Командующим назначен генерал Ермаков, членом Военного совета – известный тебе Сорокин, начальником штаба – полковник Аргунов… Высылают нам бронепоезд и полк тяжелой артиллерии. Обещают свежую сибирскую дивизию.
В кабинет зашел помощник. Жаворонков положил перед ним какую-то бумагу. Мне же пояснил:
– Мы сегодня приняли решение об организации рабочего полка. Сведем в него имеющиеся у нас истребительные батальоны и укрепим политбойцами из партийного актива.
Я спросил Василия Гавриловича, доволен ли обком тем, как центральные газеты освещают бои на тульском направлении.
– Читаем все. Претензий нет. Но тон выступлений, по-моему, должен быть еще тревожней, набатней. Сейчас гитлеровцы имеют возможность нацелить на Тулу все силы Гудериана. А у него одних танков – четыреста!..
Вечером съездил с командующим артиллерией армии полковником К.Н. Леселидзе на позиции зенитных подразделений. Он пояснил, что решил снять зенитки, особенно тяжелые, с прежних огневых позиций и поставить их там, где в город могут войти неприятельские танки. Обаятельный и горячий, как всякий грузин, Леселидзе и в машине произносил такие темпераментные и аргументированные речи, будто перед ним был Военный совет армии, а не я, простой корреспондент «Красной звезды».
– Правда, зенитчики держатся за свое, – развивал он свою мысль. – И по-своему они правы. Их главная задача конечно же состоит в том, чтобы прикрыть город от воздушного противника. Но, слушайте, нельзя же быть консерваторами, а то и просто глупцами! От кого они будут защищать город, если в Тулу ворвутся фашистские танки?!
24 октября состоялось первое заседание Военного совета 50-й армии. На нем, как я узнал, был утвержден план обороны Тулы. Принято и предложение К.Н. Леселидзе об использовании зенитных подразделений для борьбы с танками. А на следующий день бригадный комиссар К.Л. Сорокин, посадив меня в свою машину, поехал проверять, как выполняются решения и указания Военного совета, принятые на вчерашнем заседании.
* * *
В Центральном райкоме партии мы не пробыли и десяти минут. Его первый секретарь А.Н. Малыгин предложил Сорокину лично посмотреть, как возводятся на улицах баррикады, приспосабливаются для нужд обороны каменные дома. Но бригадный комиссар сказал, что он и без этого верит в дисциплинированность и оперативность работников райкома.
– Тут все в порядке. Все идет как надо, – сказал он мне в машине убежденно.
– Почему вы в этом так уверены?
– А вы не понаблюдали за секретарем, когда мы вошли в его кабинет?
– Не догадался.
– Ну вот, а еще журналист! Малыгина же не смутил мой чин, он не заискивал перед старшим начальником. А что это значит с психологической точки зрения? Значит, что перед тобой – человек дела, твердого слова, настоящий большевик! У него, я уверен, и все остальные работники такие. Зачем же мне тратить время на проверку того, что уже сделано и делается?
На заводе, который сваривал противотанковые ежи, нас встретил заместитель директора. Директор, как оказалось, уехал с основным оборудованием на Урал.
