— А что, Инночка, уж не грубил ли Васька тебе? — встревожилась Марьвасильна, видя задумчивость спутницы.
— Да не больше, чем другим, — улыбнулась Инна. — Когда болел, я к нему ходила и много чего от него выслушала. Но тогда ему действительно было очень плохо. Зато когда выздоровел, принес мне на ФАП коробку конфет и официально, торжественно прямо, объявил, что они не отравлены. Не так, как наш участковый-балагур постоянно прикалывается, а со всей серьезностью, чуть ли не извиняясь за этот факт. Я и не знала, что ему ответить. Ну, а с могилой… Да, конечно, это уж перебор! Жена-то ее видела?
— Ты смотри, при нем Таиську его женой не назови! — взмахнула руками Марьвасильна. — Нет, разумеется. Не видела. Она с тех пор в поселке больше ни разу не появлялась. И не дай бог, появится! Точно тогда вам с Валеркой работа будет. И хорошо, если на твою долю что останется, а то ведь придется участковому убийство разбирать!
— Да уж, лучше не надо, — согласилась Инна. — Нам с Валерой и так работы хватает.
В следующий раз Зорин заехал за Инной дней через десять, после очередной отгремевшей драки. И не ближе к ночи, а часа в четыре пополудни, когда у Инны еще шел прием на ФАПе. Осматривая пациентку у себя в кабинете, фельдшер услышала через дверь, как он авторитетным, хорошо поставленным голосом — мог ведь, шут гороховый, и так говорить может, если требуется! — официально попросил сидящих в коридоре двух человек перенести свой визит на завтра, так как медработнику предстоит срочный вызов. После чего дождался, когда Инна освободится, и зашел к ней:
— Привет, Инесс! Я за тобой.
— Уже поняла, — кивнула девушка, поднимаясь ему навстречу. — Что случилось?
— Зеленцовы, — ответил Валерий.
Одной этой фамилии для Инны уже было достаточно.
— Что, опять? — вздохнула она, вытаскивая из шкафа чемоданчик со всем необходимым для экстренной помощи.
— И опять, и снова, — проворчал полицейский, принимая у нее поклажу. И добавил, пока Инна надевала поверх халата служебную телогрейку: — И все это будет продолжаться до тех пор, пока жена все-таки не упечет его. Годика на два, я так думаю.
— Не упечет, — ответила Инна, — я с ней разговаривала на эту тему. Она не посмеет, потому что заранее боится, что муж, когда выйдет, еще злее прежнего станет. Знаешь, а я лично вот взяла бы да и огрела бы его чем-нибудь в ответ!
— Его огреешь… — усмехнулся Валерий, заводя машину.
Разговор шел о семейной паре, где супруг, почти двухметровый мужик с уровнем развития, похоже, обратно пропорциональным росту, регулярно избивал свою жену. Когда-то той же участи подвергалась и дочка, но не выдержала, сбежала в город. А законная половина продолжала с ним жить и молча все терпела, опасаясь роптать, чтобы не накликать на себя еще большую беду. Поэтому тандем «участковый — фельдшер» вызывали обычно соседи уже после того, как очередной скандал в доме Зеленцовых затихал.
— Тогда я дождалась бы, пока он уснет, и во сне бы прибила. Зарезала бы! — в сердцах воскликнула Инна. — Ты поговорил бы с ним, что ли, припугнул?
— Если бы ты его зарезала, то сама бы и села, если ты не в курсе, — сообщил Валерий. — А говорить я с ним пытался, и не раз. Только толку от моих разговоров — ноль. Он меня посылает открытым текстом, и все. И что прикажешь мне делать? Врезать ему как следует? С удовольствием врезал бы, если б допрыгнул, да как официальное лицо не имею права. А дать делу ход без заявления потерпевшей стороны не получится.
— Замкнутый круг, — процедила сквозь зубы Инна. — Чего же тогда стоят все наши законы, если такая вот горилла, как этот Зеленцов, творит все, что ему вздумается, и остается безнаказанной? А ведь, как знать, не он ли является тем пресловутым «резиновым душителем»…
— Не он, — с уверенностью произнес Зорин. — Во-первых, у него элементарно ума не хватило бы так заметать следы. А во-вторых, он пар и дома неплохо выпускает, зачем ему еще кого-то подкарауливать? Нет, у нашего дорогого маньяка совершенно иной психологический портрет. Не обязательно, конечно, но, вероятнее всего, наш преступник одинокий мужчина, весьма замкнутый по натуре, хотя, быть может, и не демонстрирующий этого всем и каждому. Но самое главное — он ловкий, умный и осторожный. «Сила есть — ума не надо» — это не про него. А еще он хладнокровный, мастерски умеет держать себя в руках. Вот, кстати, Вадька, — Валерий внезапно усмехнулся, — тот, волчара, вполне подходит под картинку.
— Ни в коем случае! — сказала, как отрезала, Инна. — И никакой Вадим не волчара, прекрати его так называть.
— Да я что? — повел плечами полицейский. — Не я начал. Его еще в детстве волчонком прозвали, когда он, полуголодный оборвыш, бегал тут по поселку.
— Кто? Вадим? — поразилась Инна.
— Ну да. А ты что, не знала? Как же это тебе не рассказали еще? Его мамашка-алкоголичка была здесь в свое время у всех на устах. Жила с таким размахом! Пила и гуляла так, что слава о ней буквально гремела по поселку. Вадька был у нее не один, кроме него, она родила еще штук пяток детишек, и всех от разных мужиков, так что своего отца Вадька, естественно, не знает. Но в остальном он везунчик, потому что из всех своих братьев и сестер один ухитрился дожить до сознательного возраста. А там уж Петриваныч, ваш сосед, вдруг с чего-то воспылав к Вадьке симпатией и имея кое-какие связи, пристроил его в Суворовское училище, чтобы убрать от разгульной маменьки подальше. Ее же, кстати говоря, вскоре посадили, потому что очередного детеныша она попросту придушила, решив, видимо, не мучить своей «материнской заботой», как остальных. Где-то там, в колонии, женщина и скончалась благополучно на нарах.
— Надо же, никогда бы не подумала, — потрясенно проговорила Инна. — Наоборот, была уверена, что Вадим из очень интеллигентной семьи.
— Лоск этот, чисто внешний, ему придали уже в училище, — усмехнулся Валерий. — Там их, говорят, воспитывают, словно в пажеском корпусе. Но по натуре, что бы ты ни говорила, Вадька так и остался тем же волком, что и был. Натуру переделать невозможно. Так что на роль маньяка он все-таки подходит. Тут весь букет: и психологические травмы, как в детской, так и во взрослой жизни, и тяжелая наследственность, и…
— Скажи, ты нарочно меня заводишь, да? — прервала участкового Инна.
— И убивать людей ему приходилось, причем не единожды, — все-таки закончил свою мысль Зорин.
— Я сейчас, кажется, последую его примеру, — пообещала Инна, выразительно взглянув на спутника.
— Угрожаешь участковому при исполнении? — возмутился тот в обычной своей шутливой манере. — Да я сейчас за это… — И, так как они уже подъехали к нужному месту, закончил, выбираясь из машины неожиданно: — Чемоданчик твой с собой заберу, вот!
Дома у Зеленцовых фельдшер и полицейский застали привычный уже разгром. Не раз разломанные и снова сколоченные табуретки опять отдельными деталями валялись на полу вперемешку с битой посудой, среди которой темными пятнами сворачивалась пролитая кровь. Зина сидела возле стола, зажимая голову руками, возле нее стояла соседка Катя. Самого хозяина нигде не было видно: тот, как обычно, выплеснув на жену свой животный, неведомо с чего вдруг вспыхнувший гнев, ушел «проветриться».
