— Я тебя вылечила бы, — заверила его Инна.
— За что я потом снова получил бы, уже по отдельной ведомости, — засмеялся Валерий. — Нет, Инесс, уволь. Вот на тебе бы я, пожалуй, и вправду мог жениться, потому что ты не такая, как другие. Но что поделать, не срослось. Зато про вас с людоедом я еще недавно ни за что не подумал бы, даже не предположил бы, что все так получится. Странно, что в этом мире сильнее всего притягиваются друг к другу именно противоположности.
— Если ты о нас с Вадимом, то не такие уж мы с ним, по-моему, противоположности, — заметила Инна.
— Вы-то? О, вы, конечно, нет! — Губы Валерия искривились в подавленной с немалым трудом злой усмешке. — Вы с ним как раз даже внешне очень похожи. Прямо словно родные сестры, это даже издали заметно.
— Ой, ты тоже заметил? — подыгрывая его шутке, оживилась Инна. — Да-да, очень похожи! Настолько, что я иногда губы сестренкиной помадой крашу!
— Не знаю, как кому, а тебе-то их точно незачем красить, и так слишком хороши, — покосившись на нее, вдруг совершенно серьезно произнес Валерий. — Как будто специально созданы для поцелуев!.. А может, попробовать, а? От одного раза с Вадьки ведь не убудет…
— Не надо, — попросила Инна, не зная, насколько серьезно говорит сейчас спутник. — С меня убудет.
— С тебя? Ну, тогда ладно. — Зорин тяжело вздохнул, похоже, искренне. А потом, переводя разговор на другую тему, сказал с какой-то мечтательностью в голосе: — Слушай, а кроме шуток, вот что у вас с Вадькой действительно общее, так это то, как вы танцуете вальс…
Да, вальс они танцевали действительно хорошо, и с каждым разом все лучше. Почти каждую субботу, когда Инна с Вадимом появлялись на дискотеке, их теперь просили выйти в круг. И они не отказывались, танцуя пусть не с таким воодушевлением, как в первый раз, но с не меньшим удовольствием. Для них это стало чем-то вроде ритуала, который они проводили на виду у всех частью для себя, частью для окружающих, но суть которого до конца оставалась понятной только им двоим. Инна, во всяком случае, пусть запоздало, но безошибочно поняла теперь, что не пресловутая ночь, когда Вадим прыгнул в реку, а именно тот первый танец послужил отправной точкой для их новой жизни. Семейной жизни.
— Пусть это будет нашим с тобой обручением, — сказал Вадим, надевая Инне на руку свой подарок — золотой перстенек.
— Ой… — растерялась Инна.
Вообще-то она с радостью вышла бы за него замуж хоть сейчас. Но — оставался Юрка. Точнее, его смерть, совсем еще недавняя. И, уважая Юркину память, Инна не хотела подгонять события. Но Вадиму ничего и не надо было объяснять.
— Я не тороплю тебя с ответом, Иннуль, — сказал он, в очередной раз «считав» ее мысли. — Ты просто помни, что я буду его ждать. Столько, сколько потребуется.
И Инна знала теперь, что, как только решится на этот последний, окончательно и официально отрывающий ее от Юрки шаг, она сможет сказать Вадиму «да», и тогда уже ничто не встанет между ними. Если только… Пресловутое «если», непрошеное, незваное, ненавистное, снова всплывало в ее мыслях, как ледяная глыба. И как ни гнала от себя Инна начинавшуюся этим словом фразу, та, словно потешаясь над ней, все равно то фрагментами, то целиком звучала в ее мозгу: «Если только не выяснится, что Вадим и есть тот самый убийца». Вот и в тот момент прозвучала…
— Иннулька, что с тобой? — спросил Вадим, заметив, как изменилось выражение ее лица.
— Нет, ничего! — Она прижалась к нему, с такой силой отгоняя от себя прочь ненавистные сомнения, что даже дрожь пробежала по телу. И повторила, как заклинание: — Ничего! У нас с тобой все будет хорошо! Я верю в это!
— Я тоже в это верю, Иннуль, — обнимая ее, кивнул Вадим.
Он говорил так искренне, весь вид его внушал такое доверие, что терзающий Инну мерзкий острозубый червь сомнений снова отполз в сторону, оставив ее в покое. Но не убрался совсем. Лишь затаился. А вскоре опять принялся грызть ее своими не знающими пощады зубами. Причин для этого искать теперь не требовалось, и им даже не обязательно было быть достаточно вескими. Просто случайное воспоминание, какая-нибудь пустячная, двояко истолкованная фраза, неправильно понятый взгляд — и Инна вновь внутренне сжималась в страхе за свое счастье и за судьбу любимого человека.
Так было, например, когда Вадим обратил внимание на книги по психологии, все еще лежавшие у Инны на столе.
— Расширяешь кругозор, Иннуль? — поинтересовался он. — С чего тебя вдруг в такие дебри понесло?
— Пытаюсь вникнуть в психологию преступников, — ответила фельдшер. И вдруг, бросив на Вадима украдкой внимательный взгляд, быстро добавила: — Может, после того как вникну, смогу определить, кто именно в нашем поселке является убийцей…
Ларичев изменился в лице и тут же отобрал у нее все книги.
— Инка, тебе что, поиграть захотелось? Тогда подумай вначале, с чем ты собралась играть! Тоже мне, Шерлок Холмс доморощенный… Только попробуй в это сунуться!
— А если попробую? — спросила Инна, пытаясь отобрать у него справочники.
— Запру тебя! — ответил Вадим, не давая ей на это ни малейшего шанса. — Уволишься и будешь сидеть в квартире. Лично выгуливать тебя буду, исключительно вокруг дома, за ручку.
Инна хотела вспылить, заявив, что она самостоятельный взрослый человек, а не комнатная собачка. Но Ларичев вдруг добавил, умоляюще глядя ей в глаза:
— Инка, я тебя заклинаю! Хочешь, на колени перед тобой встану? Выбрось глупую мысль из головы! Это тебе не бабочек на полянке ловить! Кем бы тот человек по жизни ни был, он, собственно, и не человек, а зверь, абсолютно безжалостный, лютый зверь. И скорее всего, в курсе дел, происходящих в поселке. Если вдруг ты в самом деле начнешь догадываться, кто он такой, он точно это заподозрит, ведь у зверя чутье тонкое, и он сделает все для того, чтобы заткнуть тебе рот. Заткнуть навсегда! К сожалению, я не могу находиться при тебе постоянно, так что если не хочешь с ума меня свести, то лучше пообещай оставить поиски убийцы тем, кто и должен ими заниматься.
— Хорошо, — кивнула Инна, будучи не в силах ему отказать.
Потом, сама себя за это ненавидя, она долго размышляла, почему реакция Вадима была столь бурная. Тот действительно до безумия боится ее потерять? Или же все дело в страхе перед собственным разоблачением? От таких мыслей, чувствовала Инна, ей уже и самой недалеко до сумасшествия…
Порой девушка даже пугала Вадима своей нервозностью — вздрагивала от резких звуков, иногда просыпалась по ночам. Но истолковывал ее поведение как-то по-своему, поскольку не ведал, в чем его подозревает любимая женщина, Ларичев делал все для того, чтобы успокоить ее. А Инне становилось еще тяжелее, потому что к мукам страха присоединялись еще муки нечистой совести, ощущение своей вины перед Вадимом за самые ужасные подозрения.
Так она и жила в эти безумно счастливые и одновременно с тем такие страшные в своей рвущей напряженности дни пришедшей и разгулявшейся весны. А дни летели один за другим. Снег начал таять, вскрылась река. Потом прошло половодье. И, отвечая на прикосновение солнечных лучей, пригорки зазолотились звездочками мать-и-мачехи.
