— Одна нога там, другая — сям, Инесс! — пошутил Зорин, кивая за окно: во дворе рядышком стояли сразу две машины, лесовоз и «уазик».
Инна улыбнулась, пытаясь представить себе, как бы это выглядело. И невольно помрачнела, вспомнив вдруг о женщине, что лежала мертвая на снегу не так далеко от места, где сейчас были припаркованы машины, и потому не смогла сегодня прийти, — о несчастной бабе Клаве.
Он заметил перемену в Иннином лице. И возликовал, потому что причина не стала для него тайной. Вот уж не думал, что самое неприглядное из его убийств обернется самыми волнующими последствиями. Но так оно и было. Пока.
Жанна уехала, не оставив ему ни единого шанса преподнести Инне очередной сюрприз в этот чудесный день, день ее рождения. И возвращаться пока не собирается, хотя и оставила дочку бабушке. Но он уже знал, где бывшая продавщица теперь живет, и знал, что возле ее нынешнего дома есть длинная лиственная аллея. А между деревьями на той аллее — кусты сирени, что тоже хорошо, учитывая наступление северных летних ночей, возмутительно светлых. Раньше он никогда не приступал к делу в такое время года, но теперь не мог заставить себя отложить все до осени или хотя бы до августа. Значит, надо караулить Жанну за кустами в аллее. Женщина ходит там изредка и не в какое-то определенное время, так что придется дожидаться удобного случая. Может быть, даже не один день дожидаться, но оно того стоит. Потом останется затащить Жанну в кусты и…
Почувствовав, что возбуждается, он заставил себя думать об ином. То, что в момент нападения будет светло, — это, конечно, риск, следовательно, необходимо предусмотреть все связанные с ним мелочи. Но с другой стороны, люди обычно меньше боятся чего-либо в светлое время суток. Даже в глухих местах. В темноте боятся, а вот при свете — нет. Глупцы! Как будто свет способен их защитить. Вот и ладно, пусть так и думают. И пусть Жанна ходит по аллее, не опасаясь ничего, днем, вечером… А он будет ее ждать и уж не упустит подходящего момента.
Вечером имениннице позвонила мама. И ей-то Инна, пользуясь тем, что Вадим как раз вышел и она осталась в комнате одна, сообщила о своем открытии. Но мама в ответ только вздохнула:
— Ох, девочка ты моя… Отец, конечно, Вадим?
— Конечно, — подтвердила Инна.
Ни разу не видев Вадима, мама по непонятным причинам относилась к нему с каким-то предубеждением и, будучи в курсе почти что всех дел дочери, изначально отдавала предпочтение Валерию. Только повлиять на выбор Инны все равно бы не смогла и, зная это, даже не пыталась. Спросила только:
— А если у вас с ним дальнейшая жизнь не заладится?
— Значит, буду растить ребенка сама, — ответила дочь. — И ни о чем не пожалею. Но, мам, откуда сомнения? Что у нас может не заладиться?
— Ой, не знаю, Инночка. Тревожно мне почему-то, — вздохнула родительница. Она знать не знала ни о чем, а как будто чувствовала, что за события разворачиваются вокруг ее дочери в Боровом.
— Мне тоже тревожно, мамуль, но это прошлые страхи, — твердо, как заклинание, произнесла Инна. — И они не имеют никакого отношения к моему будущему. Так что лучше просто пожелай мне счастья. И здоровья моему малышу. Не думай ни о чем плохом, я тебе запрещаю!
— Не буду, — послушно согласилась мама. — Искренне желаю тебе всех благ. И здоровья твоему малышу. Но только…
— Никаких «только», мам! — не дала ей продолжить Инна. — Я счастлива тем, что есть.
Она нисколько не кривила душой, ей было отчего чувствовать себя счастливой. И этот день не был исключением — наоборот. К ее вечернему возвращению с работы Вадим, желая устроить имениннице праздник, уже накрыл в большой комнате стол. В гости к ним пришли три семейные пары, с которыми Инна была наиболее дружна, в том числе и Вера со Степой. Конечно же, были Петр Иваныч с супругой, ну и, естественно, Валерка Зорин. Блюститель порядка, когда Инна поделилась с ним опасениями — вдруг соседи будут недовольны шумом, которого не избежать, с улыбкой заявил:
— Пусть приходят и жалуются, участковый уже здесь. Может, кому и полегчает от того, что выслушаю… А если не полегчает, оформлю визит жалобщиков как разбойное нападение.
Но никто не пришел — видимо, все решили потерпеть один вечер, зная причину праздника. А веселье никак не утихало, в основном как раз благодаря участковому, которому впору было не то что за словом лезть в карман, а, наоборот, по карманам слова рассовывать. Глядя на него, Инна понимала, почему ему симпатизировала мама, — она ведь именно таким описывала приятеля-полицейского в телефонных разговорах с ней. На фоне Валерки, разговорчивого в этот день, как никогда, Вадим даже казался не просто молчаливым, а даже угрюмым. Но Ларичев таким не был! Не произнося лишних слов, Вадим буквально всю душу вкладывал в то, что делал для Инны. И пусть он совершенно не афишировал свою заботу, все равно ее невозможно было не заметить.
Когда гостей проводили, Инна, глядя им вслед из окна, потерлась головой о плечо стоящего рядом Вадима.
— Спасибо тебе за все…
И, повинуясь внезапному порыву, с чувством добавила:
— Даже за то, что ты вообще есть на свете.
— Ну что ты, Иннулька! — улыбнулся ей Ларичев. — Что бы я сегодня ни сделал, я все делал с удовольствием. И тут, кстати, нет моей заслуги, за это надо маму благодарить.
Инна заглянула ему в глаза, совершенно ясные — она уже успела заметить, что в самую последнюю очередь хмель касается именно глаз Вадима. И, поскольку тот впервые вдруг упомянул о своей матери, внезапно для себя спросила:
— Ты любил ее?
— Любил ли? Не знаю. Это было непросто, — честно ответил Ларичев, по заданному Инной вопросу догадавшись, что ей известно о его прошлом. — Но я всегда ее жалел. А еще постоянно мечтал о том, чтобы произошло чудо и мама изменилась бы, стала другой. Чуда, как ты знаешь, не случилось. Наверное, у любого человека есть в жизни такой порог, ступив за который он уже не в силах вернуться назад, а может лишь двигаться дальше, вниз по наклонной.
— Это точно, — согласилась Инна, вспомнив Юрку. Но, оттесняя его образ, перед ее мысленным взором вдруг встал другой — страшный, огромный, безликий. Образ «резинового душителя», тоже переступившего свой порог. И вряд ли теперь способного остановиться. Девушка невольно зябко повела плечами.
— Ты что, замерзла? — спросил Вадим, обнимая ее и согревая теплом своих сильных рук.
— Нет, не замерзла, — прильнув к нему, Инна взглянула снизу вверх в его лицо. — Но руки все-таки не убирай!
— Не буду. — Он улыбнулся. — Только спать ты когда собираешься?
— Несколько минут ничего не изменят, давай вот так постоим. — Инна прижалась к нему крепко-крепко. — Какое счастье быть с тобой рядом!
— И все-таки что-то тебя гложет, Иннуль, — заметил Вадим. — И не только сегодня.
Инна замерла, услышав эти слова. Гложет? Нет — жрет! Рвет зубами! Сказать ему, что именно? Сейчас, когда он сам вызывает ее на откровенность? Но как нелегко это сделать — бросить такое обвинение в лицо любимому человеку! И что потом? Как Вадим отреагирует? С чистой совестью рассмеется в ответ? Или смертельно обидится? А может, затаится, поняв, что она подозревает его и однажды сможет разоблачить? Собственно, что у нее есть на него? Валеркины подозрения? Да пусть Валерка засунет их куда подальше! Выходка Вадима, когда он напугал ее в парке? Так ведь заслужила, если честно. То, как неслышно Ларичев подкрался к ней и схватил? Но он же бывший боевой офицер, должен уметь такое проделывать. И что же остается в итоге, если отбросить все несущественное? Только та ночь, ночь убийства бабы Клавы, когда Вадима не было дома. Спросить его об этом сейчас?
