Инна хотела добавить еще что-то, записка казалась ей незаконченной, но не нашла слов. А ожившая телефонная трубка — уже не в первый раз до нее пытался дозвониться Зорин — дала знать, что следует поторопиться, если она хочет ускользнуть никем не замеченной. Сдерживая слезы, Инна положила листок на стол в комнате Вадима, накрыв сверху найденными возле трупа перчатками. Потом подняла глаза к портрету Ларисы, словно моля ту, которая стала для Ларичева святой, спасти его и помочь. А потом торопливо выскользнула в коридор.
Лишь когда поезд тронулся, набирая скорость, Инна перестала высматривать среди снующих по перрону людей Вадима, в страхе и одновременно в надежде увидеть его в последний раз. А потом, когда вокзал скрылся из вида, замерла, прижавшись лицом к окну.
И года не прошло, как она приехала в Боровое, кляня себя за то, что согласилась это сделать. А теперь все на свете отдала бы, чтобы вернуться туда и продолжить там жить. В ставшей родной квартире, с самым любимым человеком на свете. И видеться каждый день на работе со своими пациентками-бабульками, и отвечать на Валеркины шуточки, и… И чтобы было еще много чего, ставшего родным и привычным. Глядя в окно, Инна думала не только о Вадиме, но и о всех тех, кого оставляла в Боровом. О Вере с Настюшкой и о Степане, о Зиночке Зеленцовой с ее соседкой Катей, и о Ваське Морозове с его злостью на женщин, по Инниному мнению, больше напускной, чем настоящей, и о Коле с его детьми, и о дедке Котовом с его озорными внуками, и о Петриваныче с Марьвасильной, и о странноватом Захарушке с его собаками…
Список далеко не безразличных ей людей можно было продолжать и продолжать. И всех их Инна оставляла теперь, даже не надеясь, что в Боровом скоро появится новый фельдшер. А значит, опять люди останутся без первой помощи, и ФАП будет медленно разрушаться, его здание будет печально глядеть на случайных прохожих пустыми темными окнами. Думая об этом, Инна не могла сдержать слез. Единственным утешением в череде ее грустных мыслей была лишь та искорка новой жизни, что зародилась в ней, тот человечек, которого она увозила в себе.
Маме, к счастью, ничего объяснять не пришлось. Едва увидев дочь, та сразу поняла: что-то случилось, и от греха подальше лучше об этом пока не спрашивать.
— Ты моя девочка… моя хорошая… — обнимая рыдающую Инну, бормотала мама. — Вот умница, что приехала. Что бы ни произошло, а здесь твой дом. И конечно же, я тебя не оставлю. Выберемся, проживем. Все будет хорошо.
— Мам, я ненадолго… — прошептала Инна. — Мне необходимо уехать как можно дальше отсюда. Может, поговоришь с тетей Наташей? Надеюсь, она согласится, чтобы я пожила у нее хоть пару месяцев?
Тетя Наташа была родной маминой сестрой и жила аж за Полярным кругом. И хотя Инна очень сомневалась, что даже там призрак «резинового душителя» позволит ей жить спокойно, страх гнал ее прочь. Но пока мама медлила с решающим звонком, уговаривая дочку остаться (не знала ведь, почему та рвется прочь), выяснилось, что уехать Инна никуда не сможет: через день после своего приезда она на долгий срок угодила в больницу. К счастью, ребенка удалось сохранить, но после выписки ни о каких поездках не могло быть и речи.
Вернувшийся в тот вечер с работы Вадим вначале передвигался по дому на цыпочках, думая, что Инна спит, и боясь потревожить ее сон. Но потом зачем-то зашел в свою комнату и увидел на столе злополучные перчатки. Найденную под ними записку ему пришлось перечитать несколько раз. Не потому, что с первого раза остался непонятен ее смысл — с этим как раз проблем не возникло, хоть Инна и не называла вещи прямо, своими именами, — а просто потому, что содержание не укладывалось у него в голове. Когда осознавший, что Инна уехала от него, Вадим начал приходить в себя, первым его побуждением было набрать номер ее телефона. Но, как и следовало ожидать, абонент оказался вне зоны доступа. И, учитывая обстоятельства, Ларичев очень сомневался в том, что еще хоть когда-нибудь окажется иначе. Скорее всего, Инна избавилась от этого номера с тем, чтобы он исчез навсегда. Что же ему остается? Бросить все и поехать за ней? Но Инна умоляла не делать этого. Снова и снова Вадим перечитывал строки ее пронизанного любовью и отчаянием письма. И понимал, что ехать нельзя. Нельзя ни в коем случае.
Почти бесстрастно — не время было сейчас предаваться эмоциям! — Ларичев прошел на кухню. Закурил и надолго задумался, невидящими глазами глядя в окно. Да, ехать было нельзя. И не только потому, что так просила Инна. Не только потому, что она могла сейчас не выдержать вызванного их встречей потрясения. Имелась и другая причина. Вадиму был известен адрес ее фактического проживания, она же, естественно, поехала к маме. А в паспорте местом предыдущей прописки Инны значился адрес ее бывшего мужа, к которому она не имела уже никакого отношения. Возможно, еще кто-то видел этот штамп, и если Вадим сейчас кинется к Инне, то сам, лично, выведет на нее заинтересовавшегося ею убийцу. Ведь в том, что «резиновый душитель» всерьез интересуется Инной, Ларичев ни минуты не сомневался. Иначе к чему был устроен им спектакль с перчатками?
Уж кто-кто, а Вадим-то точно знал, что никак не мог оставить их возле покойницы. Просто потому, что его в тот вечер и в помине на месте гибели женщины не было. Значит, оставить их там мог только убийца, не поленившийся проехать за Вадимом на вокзал, подкараулить момент и вытащить перчатки из кабины лесовоза. А ради чего? Ответ напрашивался сам собой. Уж конечно, не для того, чтобы, подставив Вадима, самому избежать разоблачения — разоблачением неуловимого насильника по сей день даже не пахнет. И не для того, чтобы, поставив жирную точку на череде своих преступлений, взять да и «завязать» — с каждым новым убийством подобные маньяки все меньше способны остановиться. А вот ради того, чтобы убрать Вадима подальше от Инны, вполне может быть.
По логике Ларичева после обнаружения его перчаток рядом с телом жертвы должны были бы арестовать. Надолго или нет, отдельный вопрос, но убийце времени наверняка бы хватило: разве трудно втереться в доверие к сломленной горем женщине и выманить ее на улицу в поздний час? Инна, одурманенная своими переживаниями, скорее всего, даже и не вспомнила бы о том, насколько это опасно. Тем более что «убийца» уже схвачен, вышла бы, ни о чем не задумываясь, ничего не подозревая, и… Вадима как током ударило, едва он представил себе дальнейшее — его бы рядом не оказалось, он не смог бы ее защитить, и подонок в очередной раз натешился бы. К счастью, Инна вместе с Валерием первой оказалась на месте преступления. И, первой заметив злополучные перчатки, поторопилась их спрятать, думая, что таким образом спасает его, Вадима. На самом же деле сорвала убийце все его планы.
Но успокаиваться никак нельзя. Нет никакой гарантии, что одержимый жаждой убийства маньяк не решится теперь последовать за Инной по ее новому месту жительства. Вадим знал, на что могут оказаться способны такие вот одержимые, ему доводилось сталкиваться с подобными в годы своего боевого прошлого. Эти нелюди со временем теряли и голову, и всякий страх, у них оставалась только цель, которой нужно было достичь любой ценой. И они стремились к ней с тем бо́льшим маниакальным упорством, чем труднее было до нее добраться. Душитель из Борового, возможно, тоже ни перед чем не остановится. Легко поймет, куда направляется Вадим, и тенью двинется за ним. И если сам он вряд ли бы смог найти Инну в городе с многомиллионным населением, то, когда пойдет по следам Вадима, шансы отыскать намеченную жертву заметно вырастут. А там уж дело случая.
