— Тошно мне, Петр Иваныч, паршиво… — отворачивая лицо, пробормотал Ларичев. — Так что дай мне недели две, а потом хоть убей, если хочешь.
— Тошно-то с чего? — Немного остыв, сосед отпустил его. — С Инночкой, что ли, что-то не так?
— С ней.
Вадим отошел и сел, пряча глаза, слишком трезвые. Многое он отдал бы за то, чтобы не расстраивать старика, но иначе было нельзя. Все должны были верить. Все!
— Понимаешь, Петр Иваныч, напугана она. Слишком сильно напугана. И как будем дальше жить — не знаю.
— Что, возвращаться не хочет?
— Да не то чтоб не хочет… Но и не рвется, как видишь, назад. А я отсюда не могу… Сам знаешь, многое меня здесь держит… Так что дай ты мне в себя прийти, а? Не затягивай тиски, а то и в самом деле сопьюсь.
— Подожди… Ну как же так? — Гнев Петра Иваныча как рукой сняло. — Ты это, прекращай унывать-то. Хочешь, пойдем к нам, посидим, обсудим все с Марьей Васильной?
— Чтоб и она увидела меня в таком виде? Нет, спасибо. Ты ей не говори пока ничего. Может, и не заметит? А отпуск мне дай. Серьезно прошу.
— Ладно, — сдался Петр Иваныч. — Дам десять дней, больше и не проси. Но чтоб — смотри у меня! — не смел больше так напиваться.
— Угу, — пьяно кивнул Вадим.
От Петра Иваныча он с того вечера начал скрываться. А выглядел день ото дня все хуже, чувствуя себя при этом отвратительно — как брошенный в лужу кот. Но играл свою роль! Самым тяжелым испытанием стало для него не ощущение небритости на лице (хотя он даже в госпитале не позволял себе отпускать щетину), и не мятые брюки, и не летящий в спину шепоток каждый раз, как только появлялся на улице, а привкус водки, которой перед каждым выходом из дома приходилось полоскать рот. Привкус, ненавидимый с детства, потому что в детские годы Вадим ощущал его постоянно — казалось, этим запахом были пропитаны даже стены. Но сейчас он должен был выглядеть именно таким — опустившимся, безвольным. И выглядел.
Пользуясь тем, что погода стояла на редкость стабильная (не располагающая к смене обуви), с пьяной неуклюжестью Ларичев разлил на крыльце магазина только что купленные две бутылки минералки и долго стоял, тупо таращась на оставляемые входящими мокрые отпечатки. Тех, которые искал, так и не увидел, зато уверенно исключил из своего мысленного списка еще несколько человек, ориентируясь не только по рисунку подошвы, но и по размеру обуви. Потом, как неприкаянный, долго шатался по поселку с Белкой, внимательно наблюдая за ее реакцией на окружающих: ему было известно о том, что умная серая лайка весьма злопамятна, а еще он помнил, с каким недобрым вниманием она обнюхивала кусты. Но собака реагировала лишь на него самого, взирая с мрачной обреченностью: «Как же ты мне надоел!» Однако терпела пока. Вадиму терпения тоже было не занимать. Он выжидал.
На третий день, когда Ларичев без собаки, но зато с недвусмысленно позвякивающей стеклотарой сумкой выходил из магазина, его перехватил участковый:
— Привет, людоед!
— А, портняжка… — косо улыбнулся Вадим. — Здоро́во!
— Здоровее видали! — Зорин окинул его взглядом с головы до ног. — И тебя в том числе. Причем еще три дня назад — именно столько, как народ вещает, ты клюкаешь.
— А ты что, воспитывать меня собрался? — Сосредоточив все свое внимание на ступеньках, Вадим начал спускаться. Потом перевел глаза на Валерия. — Тогда давай, валяй. Или не валяй, как хочешь.
— Чего я хочу, о том история пусть умалчивает. — Зорин крепко взял его под локоть. — А вот Петр Иваныч, как я слышал, караулит тебя в подъезде и хочет морду тебе набить.
Петр Иваныч? Это было что-то новенькое. То есть морду набить сосед, наверное, и в самом деле не отказался бы, но, насколько было известно Вадиму, именно сегодня с утра старик уехал в город — выбивать на автобазе комплектующие для машин. Но Ларичев не стал спорить, лишь криво улыбнулся:
— Скажи еще, что и Марья Васильна из-под локтя у него выглядывает со скалкой.
— А может, и она. — Валерий потянул Вадима к дому. — Так что давай-ка я тебя провожу на всякий случай, чтобы предотвратить серьезные телесные повреждения на вверенном мне участке.
— Ах, люблю я нашего участкового!
Войдя в роль, Вадим едва не бросился обниматься с Зориным, но тот перехватил его покрепче за руку и потащил за собой, на ходу удивляясь вслух:
— Ну ты даешь, людоед! Впервые тебя таким вижу!
— Тс-с-с… Не кричи громко, Петр Иваныч же караулит… — горячо зашептал ему в ответ Вадим.
В подъезде на лестнице, вопреки народным слухам, никого не оказалось, но Валерий довел Ларичева до самой квартиры и вместе с ним перешагнул через порог. Огляделся. Принюхался. Сделал выводы.
— Давай, проходи! — запоздало пригласил хозяин. — Хлопнешь со мной рюмашку?
Зорин был наверняка не тем, кого он поджидал, но, строго соблюдая конспирацию, Вадим исправно играл свою роль и ни для кого не делал исключений.
— С обеда, блин, пораньше? — Валерий взглянул на часы.
— А тебе что, медкомиссию проходить? — хохотнул Ларичев. — Или у нас на каждой улице пост ГАИ?
— Перед людьми неудобно, — проворчал участковый, проходя, однако, на кухню. — Кстати, о медкомиссии. Как там Инесс? Когда приехать-то собирается?
— Да шут ее знает, — пожал плечами Вадим. — Теща у меня, понимаешь…
Что Валерка должен понимать, он предоставил домысливать ему, а сам полностью погрузился в процесс извлечения из сумки бутылок.
— Так жена тебе звонила? Что говорит? — не сдавался Зорин, наблюдая за неуклюжими хлопотами пьяного хозяина.
— Не, не звонила, — мотнул головой Вадим, вкривь и вкось кромсая ножом не слишком свежую колбасу. — Мы с ней только эсэмэсками перекидываемся. А сигнал у нее на телефоне выключен, поскольку любые разговоры возбраняются: теще нужен покой. Теще нужен, а Инке как будто нет! Ходит там по струнке!
— Ну, услышь она сейчас твой голос, спокойнее бы ей точно не стало, — усмехнулся Валерий, притрагиваясь к налитой рюмке. Содержимое своей, не дожидаясь, когда выпьет гость, Вадим сразу нетерпеливо опрокинул в рот. И даже не стал закусывать.
— А что мне делать-то остается? — подперев кулаком клонящуюся к столу голову, пьяно вздохнул он. — Я прямо туда поехал бы и Инку забрал бы, да ведь с тещей при этом разлаюсь, а она меня и так не жалует. Потом уже Инка на меня за это взъестся. Вот и сижу здесь, собственную жену не могу заполучить обратно домой.
С чувством вздохнув, Вадим налил и влил в себя вторую рюмку. Вскоре его окончательно «развезло». Голова съехала с подпирающего ее кулака и тяжело опустилась на стол.
— Мда-а-а… — Полюбовавшись на эту картину, Валерий выплеснул водку из своей рюмки в раковину. Потом потряс хозяина квартиры за плечо: — Вадька! Эй, Вадька, слышишь?
Вадим только что-то промычал в ответ. Информацию, которую собирался выдать, он уже выдал Зорину целиком, а сочинять что-то еще на ходу совершенно не хотелось. Тем более что Валерка далеко не дурак, ему и лгать надо хорошо продуманными, умеренными порциями.
