— Я кое-что проверить хочу. А потому мне нужно, чтобы ты вызвал участкового, о месте и времени договоримся, и чтобы я туда как бы случайно мог подтащиться с Белкой. Только при встрече со мной, смотри, не забудь, что я спиваюсь и ты на меня за это очень зол!
— Сделаем, — кивнул старик. — А ты что задумал-то?
— Пока не буду ничего говорить, потому что сам ни в чем не уверен. Но убедиться, пусть даже и в ошибке, все же необходимо. Так что подумай, куда можно вызвать Зорина и по какому поводу. Однако обстряпать все нужно так, чтобы ты при случае мог еще к нему обращаться. Вдруг потребуется?
— Ну и задал ты мне задачку, — немного подумав, вздохнул Петр Иваныч. — Тут ведь такой повод следует найти, чтобы случайно ни на кого поклеп не возвести. Ну, скажем, я в автопарке, на стоянке, пару деталей припрятал, а их якобы утащили…
— Со стоянкой лучше вообще не связываться, — сразу отмел предложение Вадим. — Если мои подозрения верны, то у него может найтись тысяча предлогов там не появляться. Именно из-за собаки. Придумай что-нибудь другое. На нейтральной территории.
— Ладно, — еще немного подумав, решительно произнес старик, — воевать так воевать! Завтра, минут в двадцать девятого, выходи со своей псиной к подъезду.
— К подъезду? — удивился Вадим. — И какое действо ты там собираешься устроить, если не секрет?
— Тебе что важно, цель или средства? — ушел от ответа Петр Иваныч. — Знай себе выходи и проверяй, что собирался, а уж за мной не заржавеет.
И действительно, не заржавело. Чтобы иметь достаточно веский предлог для вызова участкового, Петр Иваныч недрогнувшей рукой лично нацарапал ночью на своей серебристой машине, стоящей возле дома, совсем короткое, но очень неприличное слово.
Об этой проделке Вадим узнал, когда возвращался якобы после пьяных ночных скитаний, волоча за собой на продетом в ошейник обрывке веревки Белку. Собака шла неохотно: в последнее время Ларичев успел уже изрядно ей надоесть, и только привязанность к нему не позволяла ей в открытую выразить свой протест. Но вдруг насторожилась, принюхиваясь, а потом уже сама потянула временного хозяина к стоящим возле поцарапанного автомобиля мужчинам. Тянула все увереннее, так что изображающий пьяного Вадим уже едва поспевал за ней, а в нескольких метрах от участкового вдруг рванулась вперед, с грозным рыком взрывая когтями землю. Валерий резко развернулся на звук, а Вадим, не выходя из своей роли, упал от рывка на землю, прямо под лапы взъярившейся Белке. С трудом удержал ее.
Но успокаиваться собака даже и не подумала. Не обращая никакого внимания на стоящего рядом Петра Иваныча, она буравила взглядом Зорина, и в глазах у нее плясали злые зеленые огоньки.
— Тише! Ну, ты что, вообще уже? — бормотал себе под нос Вадим, продолжая удерживать за ошейник сверкающую клыками псину.
Косясь на нее, Валерий сделал шаг в сторону, к валяющемуся около машины увесистому булыжнику. Но тут, предотвращая дальнейшие действия с его стороны, Петр Иваныч накинулся на Вадима:
— Ты что же, подлец такой, выделываешь?! Уже людей собаками начал травить?!
— Да ты что, Петр Иваныч? Участковый мне друг, товарищ и брат! — принялся оправдываться Ларичев. Затем махнул свободной рукой в сторону новоиспеченного «родственника»: — Валерка, скажи ему!
— Я тебе так сказал бы… — хмуро процедил сквозь зубы Зорин.
Повернувшись к нему лицом, Петр Иваныч ткнул в Вадима пальцем.
— Валерий, проверь-ка ты в первую очередь этого! Вот где он шлялся всю ночь? Не исключено, что это безобразие именно его рук дело! — Старик кивком указал на испорченную машину. А потом взял участкового под локоть, увлекая его за собой. — Пойдем отсюда, смотреть на него не могу. Напишу заявление, а ты, если что, взыщи уж с него по всей строгости, чтоб неповадно было. На всю катушку, ладно? Сколько я за него переживал, сколько хлопотал, чтобы он человеком вырос, и вот — на тебе! Не представляю, что будет, когда Инночка приедет и такое увидит. Он же словно мать родную решил догнать!
— Говорят, что гены пальцем не размажешь, — глубокомысленно заметил Валерий. — А Инесс должна была понимать, за кого замуж идет.
— Ты-то хоть мне душу не трави! — уже удаляясь, напустился на него Петр Иваныч. — Без тебя тошней некуда! Главное — проверь, проверь его, подлеца. Я почти уверен, что его работа. Кому бы еще понадобилось такое выцарапывать?
Петр Иваныч еще немало чего сказал. И про людоеда, и про Инну с детенышем. А он, получив отповедь, дальше лишь молча кивал в ответ, злорадствуя в душе. Пусть, пусть Инна поскорее приедет и полюбуется на то, что здесь происходит! И сто раз подумает о том, не ошиблась ли, сделав свой выбор. А уж он-то сумеет тактично на ее ошибку намекнуть. И даже, может, сочувственно выслушает ответ. Но пусть Инна даже и не надеется на то, что он согласится пригреть ее вместе с детенышем у себя. Нет и нет! Даже если будет просить, умолять.
Впрочем, остудил он сам себя, не будет ни просить, ни тем более умолять, нечего и надеяться: Инна гордая. Но как приятно хотя бы помечтать, представить себе ее, растерянную, плачущую, отвратительно располневшую…
Действительно, какой она приедет сюда? Хватит ли у него сил на то, чтобы вообще на нее взглянуть? Взглянуть и — не удавить на месте? Нет, только не это! Пока он слушал сегодня сетования Петра Иваныча, у него зародился другой план: он избавится от Инны таким образом, что вся вина падет на людоеда, но на сей раз устроит так, что тому уже будет не отвертеться. И он сам защелкнет на людоеде наручники! Заодно станет героем местного значения. А если сможет после этого остановиться, то и обеспечит себе спокойное будущее: преступник ведь будет схвачен. Если не давать больше повода, никто и не подумает искать кого-то другого. Но для этого нужно, чтобы Инна приехала. И как можно скорее!
Кто сказал, что ожидание праздника лучше, чем даже сам праздник? Встреть он того умника на безлюдной тропинке, от души засветил бы ему в морду за эти слова. Потому что лично его ожидание изматывало, истощало, нервировало. Невозможно постоянно жить в таком напряжении. Он слишком сильно хотел того, что должно случиться, слишком сильно ждал. А момент все не наступал. И, что хуже всего, даже не было точно известно, когда наступит. Может, все-таки плюнуть на все и махнуть за Инной? Только сначала надо узнать фамилию ее матери, чтобы справиться в адресном бюро.
Оставшись дома один, он рывком расстегнул брюки. А в мозгу, в такт его движениям, пульсировало только одно: Инна, Инна, Инна…
— Даже и не знаю, что думать, — качая головой, произнес Вадим. — Не верится! Я кого угодно заподозрил бы, но только не его, не Валерку.
— Глаза у него сегодня, там, возле машины, очень вдруг злые стали, — не то соглашаясь, не то возражая, заметил Петр Иваныч. — Я раньше и предположить не мог, что он способен так смотреть. А потом всю злость враз, как рукой, с себя стер. Так тоже не бывает.
— Да это еще ладно, — отмахнулся Вадим. — Но вот следы… И поведение Белки как иначе объяснить? Собака ведь ни на кого раньше не кидалась, разве что на Ванчукова, который когда-то ее, маленькую еще, пнул. Она тот случай крепко запомнила. Всех только облаивала, в том числе Валерку еще недавно. Но, так сказать, по долгу службы. А теперь… Выходит, это ее пытался отравить Зорин? Кстати, Иннулькиными координатами только он один за прошедшее время интересовался, остальные ограничивались вопросами, как у нее идут дела, да приветы передавали.
