…По поводу слухов о твоих дворцах тебе, по причине моего неведения, — пиетет с презумпцией и реноме с кисточкой. Но все же, когда будешь каяться, склонись ниже, а ягодицы отпячь повыше, чтобы Он око в око заглянул тебе с неба внутрь, — все ли ты оттуда исповедал или заныкал-таки горнолыжный закуток в Альпах, записанный на троюродную тещу?
Кстати, я тебе должен заявить с преамбулой… Погоди, счас заявлю. Я тебе, Путин, должен громогласно заявить: для российского общества ты опасен! Представь, с каким гневным пафосом произнес бы это Анатолий Папанов в фильме «Берегись автомобиля».
Вот и в тексте Ильфа и Петрова: «Отбыл в лучший мир, иде же несть ни болезни, ни печали, ни воздыхания, но жизнь бесконечная… Вееечная паммять!.. И покуда старик отпевал самого себя, хвосты его фрака трещали на ветру, как вымпелы». Ветры бывают всякие — от встречных транспортных (это метрдотель старой закалки Иван Осипович, в крайнем расстройстве от варварства советских едоков, мчится прочь от них на моторной дрезине, треща фалдами) до ветров перемен. А для наступления последних надо прежде ликвидировать опасность.
Ну, не в прямом же смысле, успокойся…
Наоборот, попрошу у Боженьки продлить тебе жизнь лет до 110, чтобы сполна ощутил то, как история накладывает тебе по черепу — тем вернее, чем дальше российское государство будет отходить от ельцинско-путинского наследия и становиться именно государством, а не пугалом для собственного народа.
…Да за все за то же. За что… Гм… За все за то же. За мракобесное отношение к самой главной ценности — человеческой душе, которая, как ее ни гноби и не засоряй, неизменно естественной рождается и хочет видеть вокруг себя добропорядочную, справедливую и непримитивную жизнь. За все то, по чему мы уже прошлись: за неслыханные упущения и «тонкие» попущения, за сознательный зажим «чужаков», их идей и мнений, за недопущение на экран важнейшей информации об обществе открытых объективных оценок последнего 20-летия.
Завершается наш затянувшийся базар. Теперь слово за тобой, переключаю шахматные часы. Но перед тем еще последний вопрос. Вот ты с первого же захода въезжал в Кремль на белом коне. Но у Ильфа-Петрова и на этот случай есть довольно любопытная фраза (цитирую, как всегда, слово в слово): «Белая лошадь громко просила извинения».
…Так а сам когда? Желательно тоже громко.
Приложение
Как отмечали день рождения Путина
Приглашение откушать
Моя книга закончена, но не могу удержаться, чтобы не включить в нее еще один эпизод. О твоих заигрываниях, Путин, с интеллигенцией и пишущей братией.
На свое 57-летие ты пригласил целую группу на тусовку. Год 2009-й, ты — премьер, на этот раз медведевский. Хотя странно: созываешь писателей, невзирая на то, что за годы, что ты был начальником страны, литературу перевели в разряд падчерицы, так что не всякий мастер пера теперь и с оборотом «невзирая на то» справится. Я вот не уверен, что справился; и, будь у тебя в помощниках, наверное, оговорился бы по Брежневу: «не взирая на НАТО». Редакторов-то у нас отобрали. Современных писателей знают только сами они, канал «Культура» все больше держится за золотой и серебряный века, а ТВ-юмор — за петросяновские бока. Как и я, с выпитым вчера яйцом на столе, — за пустые созвучия. Я ведь мастер игры на скорлупе. «Чпок-чпек», — будущего своего рецензента дразню, вешая ему на мочки клипсы, отступая и дурашливо виляя задом (в год Собаки, как-никак, родился). Скорлупа — это камертон на банальности, по ней я каждое утро ухо настраиваю без всяких нот. Да и по теме, видишь, куда сполз — на околополитическую поганку. Нацепил клипсу и, вертя задом, подпрыгиваю, как Хачик на армянской свадьбе: «Чахкл-духкл! Путин-мутин! Чахкл-духкл! Ханум Маруся, водку давай!».
А ведь еще в начале нулевых на ТВ существовала вставочка с издаваемыми книгами. Ее ведущий эффектно швырял в урну неудачные новинки. Но и эти 10 минут швырнули, как скверную книжку, прочь из массового сознания. И кому они были костью в горле? Читающую публику вместе с горсткой писателей послали в «Культуру» кучковаться. А тусоваться им не по карману — тусовка фуршета требует…
Ну, хорошо, вот ты, не знаю для чего, — очевидно, как пиарочное де-жавю, если не сказать хуже — по-иезуитски пригласил на свое рождение группу товарищей вымирающей, во всяком случае, несытой профессии. Из списка лишь трое задержались в памяти. Давай их, хотя бы кратко, охарактеризуем — чтобы оценить твой вкус. Хотя правильнее будет сказать — выбор твоих доверенных культурологов.
Валентин Распутин. Что ж, в похвалах он не нуждается, русская словесность может им гордиться. Если сравнить его с другим корифеем — Астафьевым, то в своей прозе он строже, даже скупее увлекающегося живописца слова Виктора Петровича. Вот, скажем, у него зима в сибирской деревушке: глухие сумерки, время военное, едва светится чье-то одинокое окошко в избе на отшибе. И каким, думаешь, одним объемлющим эпитетом охарактеризовано это слабое свидетельство бедной уединенной жизни? Ни за что не догадаешься! Ну, закрой глаза, представь. (Тебя бы туда на всю зиму, чтобы пробрало…)Астафьев, скорее всего, немного живописи подпустил бы. А Распутин — нет; он тоже не знает, кто там за окном, но пишет просто и точно: «старушечий свет в окошке».
Ну, хорошо, будет с нас ляля-тополя, переходим к другому писателю. А то на бисере, хватаясь друг за друга, поскользнемся оба…
Андрей Битов. Совсем другой прозаик — рафинированный городской… чуть не сказал амбивалентщик, но это слово уже почти ругательное. Нет, проще говоря, он — современный достоевец, умеющий в себе тонко и стильно покопаться. А роднит его с Распутиным — почему и говорю, что губа у твоего шептуна не дура — высокий уровень мастерства. В десятку лучших прозаиков последней трети XX века, спрашиваешь? И не сомневайся! К перечисленным трем можно добавить (без расклада по ранжиру, понятно) и Аксенова, и Искандера, и Юрия Коваля, и братьев Стругацких, и Юрия Трифонова… далее по вкусу. Я не такой знатный, чтобы кто-то обиделся, что я его забыл. Тем более что иных уж нет… а тех — долечат, как обыграл один шутник. И, между прочим, как в воду глядел: поликлиника Литфонда уже лет 15 бесплатно не фондюкает. Выхирение художественной мысли, истощение замыслов, вымирание рядов — вот чем больна теперь отечественная литература.
С Битовым, могу похвастаться, знаком лет 30, и рукописи, которые я ему привозил, он все читал. Выпить и погрузиться со мною не пренебрегал…
И хотя твой секретарь записал в гостевом журнале о Битове что-то вроде «Литературный Смотрящий на дне рождения присутствовал», я все же про него продолжу. Он — личность неординарная, говорит всегда интересно, без прописей, (в своей прозе иногда бывает скучнее и камернее, чем в речи) и может вызвать смех, даже не стремясь к нему, одним лишь необычным прикосновением к подтексту. Как деятель, представляющий лицо нашей современной литературы за рубежом, он на своем месте. Говорю это, несмотря на то, что мог бы предъявить ему свою… обиду — не обиду, но умозрительную претензию. Вкус к прозе у него безошибочный, и он всегда отмечал у меня лучшие произведения (прочитав их еще в начале 80-х). И в последний раз, в 2009-м, говорил по телефону: «Сережа, у тебя три гениальные вещи: «Бобка», «Водоем» и про алкаша. …Хотя про алкаша — с оговорками». Именно так объективно и сложились за 30 лет читательские предпочтения. Слово «гениальный» он сказал впервые, — понятно, как девальвированный термин. Я даже подумал, что он стареет, раз уже употребляет расхожее слово.
