Слюна во рту с привкусом железа. Мало воздуха. Всё сильнее колотится сердце. Бастиан Каро улыбается и ждёт. Он точно знает, что соперник скоро вынырнет, и тогда он убьёт его. Это его миссия, его смысл существования — убить белую морскую тварь. Убить. Своими руками. Тварь.
Гигант медленно всплывает, словно подъём отнимает у него последние силы. Ярче становится белый блик в толще воды, и вот уже различима громадная уродливая морда с приоткрытой пастью. У самой поверхности тварь разворачивается боком, и на Бастиана смотрит неморгающий круглый глаз. На мгновение накрывает ощущение, что Советник видит в нём своё отражение. Резкий замах — и Бастиан вгоняет гарпун глубоко в это маленькое тёмное зеркало.
Подбегают моряки, кто-то бережно берёт Советника под руку, отводит в сторону, усаживает на свёрнутый петлями канат. К нему подходят, жмут руку, что-то восторженно говорят. Подносят чашку с чем-то горячим. Бастиан делает глоток, и ему становится так спокойно и хорошо, как не было уже очень давно. С удовлетворённой улыбкой он наблюдает, как моряки с заострёнными металлическими штырями завершают его деяние.
В нём теперь — сила мира. Он победитель. Победитель получает всё. Опьяняющее превосходство — вот что он сейчас ощущает.
6. Карнавал
Акеми возвращается за полночь — усталая, с большим свёртком в руках. Стараясь не шуметь и не включая свет, она проходит на кухню, пристраивает свёрток на подоконник и садится на пол. Обнимает колени, утыкается в них лицом — и надолго замирает. В коридоре скрипит дверная петля, слышатся шаги. В дверном проёме появляется светлый силуэт — Жиль.
— Акеми, это т-ты? — спрашивает он шёпотом.
— Угу, — мрачно отзывается девушка.
Мальчишка проходит в кухню, неуверенно ступая в темноте, и присаживается на корточки напротив Акеми.
— Чего т-так долго? Ты г-где была? Макото волновался, — сердито шепчет он.
— Зарабатывала.
— У т-тебя выходной же… — он неуверенно протягивает руку, осторожно касается плеча девушки. — Эй…
Она стряхивает его руку, садится прямо, вытянув ноги.
— Я в порядке. Просто устала. Зато у нас есть еда. Много.
Жиль обиженно сопит, раздосадованный, что упустил что-то важное, принюхивается.
— Т-ты воняешь. Ужасно. В-вот так вот. Т-ты что — пила?
— Ну так… немного.
Акеми вяло усмехается, ловит мальчишку за руку, дёргает на себя. Жиль ойкает от неожиданности, падает животом поперёк её колен.
— Я сейчас тебя тоже обнюхаю, бака! Ф-фу! Как ото-сан спит с тобой в одной комнате, грязнуля?
Жиль, барахтается, что-то сердито шипит. Акеми беззвучно смеётся, шлёпает его по ягодице.
— Давай-ка вставай, и пойдём.
— К-куда ещё?
Акеми поднимается с пола, подталкивает Жиля к выходу.
— Раз мы оба воняем, надо мыться. В душевой в такое время никого. Разве что потрахаться кто заглядывает, но меня это не волнует. Вперёд, мой пропахший потом дружок!
— Н-не! — отчаянно шепчет Жиль, пытаясь вильнуть в сторону, но хватка у Акеми мёртвая.
Ловко направляя его то тычком, то пинком, девушка гонит мальчишку вниз по лестнице до самого подвала. Всю дорогу Жиль оборачивается, смотрит на неё полными мольбы глазами и ноет:
— Ну н-не надо… Пошутила — и хв-ватит… Акеми, ну!
Но она неумолима:
— Завтра день первого урожая. Послезавтра — свадьба Кейко. Собираешься прийти грязным, как эти… как их… Во! Свиньи!
— Отвяж-жись, пьяная ж-женщина! — возмущается Жиль и делает очередную попытку удрать, поднырнув ей под руку.
Акеми ловко хватает его за локоть, а второй рукой — за ухо.
— Мыться. Смирись и шагай.
В подвале Акеми отпускает ухо мальчишки и гремит кулаком по обитой жестью двери:
— Эй! Кто там есть — выметайтесь!
Выждав несколько секунд, она распахивает дверь и прислушивается. Удовлетворённо кивает, заталкивает внутрь притихшего Жиля и щёлкает выключателем на стене. Помещение заливает тусклый свет. Жиль со страхом рассматривает сырые стены в разводах плесени, косится на рядок жестяных коробов-шкафов у стены и пару длинных металлических скамеек. Между шкафами — проход в душевую, и слышно, как шлёпаются на пол капли воды из неплотно завёрнутого крана. От жутковатой атмосферы кожа мальчишки тут же покрывается мурашками.
Акеми удовлетворённо кивает:
— Никого. Отлично же. Проходи, располагайся. То есть раздевайся.
Она запирает дверь на задвижку, снимает свитер, аккуратно сворачивает его и пристраивает в угол скамейки. Долго возится с застёжками на поясе и бретелях комбинезона, что-то бурча под нос. Жиль потихоньку перебирается в угол, подальше от неё, присаживается на скамью, обхватив руками плечи.
— Мыло и мочалки — при входе слева, — говорит Акеми. И, покончив с раздеванием, делает шаг в сторону душа. Потом бросает взгляд на Жиля и возмущённо спрашивает: — Ну и что сидишь до сих пор? Мне тебя одетого мылить? Или самой шмотьё с тебя стаскивать?
— Н-не, — мотает головой мальчишка, старательно глядя в сторону, но взгляд поневоле возвращается к Акеми.
— Так. Я мою голову, ты раздеваешься и… Что «не»? Хочешь, чтобы я соседей позвала? Хватит уже, не дитя малое, — строго выговаривает ему Акеми и исчезает в душе.
Жиль какое-то время всё так же сидит, глядя перед собой округлившимися глазами и слушая, как льётся в душе вода, а потом быстро раздевается, и скромно прикрываясь руками, трусит на помывку. Опасливо обходит небольшой, но глубокий бассейн с тёмной, застоявшейся водой, поскальзываясь на мокром полу, приближается к ряду душевых кабин, разделённых бетонными перегородками с облупленной плиткой. Останавливается на почтительном расстоянии и разглядывает тело Акеми, окутанное водяными струями. Та спокойно смывает с волос мыло, стоя к мальчишке спиной.
— Ты тут? — спрашивает она, не оборачиваясь.
— Т-тут.
— Хватит пялиться, бери мочалку, спину мне потри.
Он что-то мямлит, но шум воды заглушают слова. Акеми заканчивает с мытьём головы, поворачивается. От одного вида мальчишки ей становится и грустно, и смешно одновременно.
— Ну, Жиль, ну ты чего? Женщину не видел ни разу? — мягко спрашивает она, стараясь не улыбаться.
Он прячет глаза, но отвечает недрогнувшим голосом:
— Д-да много раз! Чт-то я т-тебе — девственник, чт-то ли?
— Да вот кто ж тебя разберёт, — прячет улыбку Акеми. — Раз для тебя голая женщина не в новинку, должен уж знать: то, что ты там под руками прячешь — нормально. Иди, помоги спину вымыть. Иди-иди, я отвернулась.
Она бросает ему намыленную мочалку, упирается руками в стены кабинки и ждёт.
