Решение приходит довольно скоро. Надо следовать вдоль одной из линий. Она выведет или к пропускному пункту, или к черте города. Всё просто, Ники, как ты сразу не додумался.
Он встаёт, отряхивает от пыли джинсы и быстрым шагом идёт по улице. «Только прямо, никуда не сворачивая», — бодро напутствует он сам себя. Эхо шагов дробится, множится в подворотнях, и Ники кажется, что он не один, его — целая толпа.
— Вместе веселее, да!
И вот уже меньше чем через полквартала он узнаёт знакомые места. Впереди светится вывеска ночного клуба Сириля — безумное сочетание розового и ядовито-зелёного. Если прислушаться, становятся различимыми низкие ноты музыки и смех девиц возле заведения.
«Вот и отлично, — с облегчением вздыхает Ники и прибавляет шагу. — Заночую у них, утром освежусь, отыщу электромобиль и поеду к Собору. И никакого льда там не будет».
— Месье Каро? — окликают его за спиной.
Доминик останавливается, оборачивается.
— Да?
Сильная рука хватает его за плечо, толкает в тёмный переулок. И прежде, чем Ники успевает вырваться или вскрикнуть, тело пронзает острая боль. Ноги подкашиваются, Доминик падает на колени — и успевает увидеть, как быстро темнеет светлая ткань у него на животе. И рукам становится мокро и горячо. Во рту солоно, подкатывает что-то мутное, мерзкое. Ники коротко кашляет, выплёвывая полным ртом жидкое и тёмное. Он поднимает голову в попытке рассмотреть, того, кто…
Серебряный блик кажется ему ослепительным. Острое лезвие рассекает горло, перерубая артерии и вены, и не оставляет Доминику Каро даже надежды.
Последняя яркая вспышка в сознании Ники — нежно-голубые ленточки в тёмных волосах Кейко Дарэ Ка.
Страшную новость семья Каро узнаёт на следующий день.
Объявляют перерыв в заседании Совета Семи, и советники спешат покинуть душный зал заседаний. В коридоре Советника Каро и Советника Робера останавливает невысокий коренастый человек с цепким взглядом и блестящими тёмными волосами, зачёсанными назад. Серый полицейский мундир сидит на нём безупречно.
— Здравствуйте, Советник Робер. Месье Каро, я Артюс Канселье, начальник полиции. Где мы можем поговорить? — и выражение его лица заставляет Бастиана насторожиться.
— Случилось что-то? — напряжённо спрашивает он.
Канселье коротко кивает.
— Бастиан, Артюс просто так не приходит, — негромко говорит Робер. И показывает рукой дальше по коридору: — Там есть небольшой кабинет, пройдёмте.
Как только за мужчинами закрывается дверь, Бастиан нетерпеливо спрашивает:
— Что произошло?
— Присядьте, пожалуйста, Советник. Месье Робер, да и вы тоже.
Голос начальника полиции монотонен и лишён всяческих эмоций. Будто Канселье специально тренировался. Но почему-то от этой монотонности становится не по себе.
— Месье Каро, вы знаете, где и с кем был ваш брат накануне?
— Понятия не имею, — фыркает Бастиан. — Он вечно ошивается в Третьем круге. Что он ещё натворил? Чёртов бездельник…
— Советник, — перебивает его Канселье, — Доминик Каро убит. Его тело несколько часов назад обнаружено в восьмом секторе Третьего круга.
Бастиану становится трудно дышать. «Нет, бред какой-то. Или розыгрыш, с этого болвана станется…» — думает он. И спрашивает, стараясь, чтобы голос звучал спокойнее:
— Вы уверены?
Начальник полиции кивает:
— Его опознали местные проститутки из ночного клуба.
— Вы настолько доверяете шлюхам?
— Погодите, — вмешивается Робер. — Канселье, кто работает на месте преступления? Есть подозреваемые? Уже задержали кого-нибудь?
— Советник, я послал в восьмой сектор своих лучших людей. К сожалению, опрос местного населения пока ничего не дал, — начальник полиции поворачивается к Бастиану: — Месье Каро, мне пойти с вами, чтобы сообщить семье о…
— Нет! — яростно рявкает Бастиан.
— Извините. Мне нужно, чтобы кто-то из ближайших родственников опознал тело.
«Я должен увидеть всё сам. Это не может быть Ники. Это ошибка…»
Бастиан нервно меряет кабинет шагами, трёт подбородок. Хочется ущипнуть себя побольнее и проснуться. Убедиться, что всё, происходящее здесь и сейчас, примерещилось.
— Советник Каро! — нетерпеливо окликает его Канселье. — Я всё понимаю, но у меня мало времени. Мне надо возвращаться обратно.
— Я еду с вами. Советник Робер, прошу передать Совету мои извинения за отлучку. И пожалуйста: посторонним — ни слова о происшествии.
Домой Бастиан возвращается к ужину. Останавливает электромобиль за углом резиденции, складывает руки на руле, поникает головой и закрывает глаза. Он сидит так до тех пор, пока по боковому стеклу не начинает постукивать кулачок Амелии.
— Папа! Папа, ты спишь? Папа, ты чего? — взволнованно зовёт дочь.
Он выходит из машины, подхватывает дочь на руки и идёт по мощёной дорожке к крыльцу. Амелия висит на нём, обхватив ногами за талию и руками за шею.
— Пап, у тебя молчанка, да? Или ты больше не любишь свою bien-aime?
Бастиан молча целует её в щёку.
«Как я им сообщу? Что скажу?» — стучит в висках в такт шагам.
В гостиной Бастиан отсылает Амелию созвать всех, тяжело опускается в кресло и ждёт. К нему подбегает одна из горничных:
— Чаю, месье Каро?
— Нет, спасибо. Созови всю прислугу. Побыстрее.
Когда в гостиной становится многолюдно и подходят родители Бастиана и Вероника с Амелией, Советник Каро встаёт, дожидается, пока наступит тишина и сообщает, чётко проговаривая каждое слово:
— Сегодня ночью был убит мой младший брат Доминик Каро. Это всё, что я хотел вам сообщить.
Бастиан поднимает взгляд на родителей. Оба стоят неподвижно, с прямыми спинами, только у Фабьена Каро мелко дрожат руки, а Ивонн смотрит в одну точку перед собой, и лицо её белее манжет на платье.
— Отец. Мама. Простите. Теперь я ваш единственный сын.
В толпе слуг сдавленно рыдают горничные. Мужчины стоят, опустив головы. Вероника вцепилась в дверной косяк обеими руками и беззвучно плачет. Амелия смотрит на взрослых круглыми глазами и первая подаёт голос:
— Папа? Где дядя Ники? Что ты сказал такое, я не понимаю…
Она подходит к Каро-старшим, дёргает за платье бабушку:
— Бабуля, ты что? Мы во что-то играем, да?
Ивонн кладёт ей ладонь на макушку, девочка уворачивается, рука бессильно падает. От взгляда деда Амелия пятится, натыкается на ручку кресла. Оборачивается, поправляет поясок платья. Внимательно вглядывается в лицо отца.
— Папа? Ты сердишься на дядю Ники? Не надо, пожалуйста. Когда вы все такие, мне страшно. Я отругаю его, если он провинился… Папа?
