Жиль рычит сквозь стиснутые зубы, надеясь напугать крысу. Бить её отвёрткой почему-то страшно. Крыса скачет туда-сюда, мерзко пищит, шевелит усами. «Ей некуда деваться, — понимает Жиль. — Она же сейчас на меня прыгнет!» И, подтверждая это, зверёк переваливается через край ниши и падает мальчишке на голову. Жиль орёт так, что внизу мгновенно собирается половина цеха.
— Боннэ, что там? Что стряслось?
Жиль трясёт головой, силясь скинуть гадину, но крыса путается в волосах, царапает когтями. Мальчишка зажимает отвёртку между зубов и хватает тварь освободившейся рукой. Крыса пищит, извивается в цепких пальцах, и больше всего Жиль сейчас боится, что она успеет его укусить, и он заболеет какой-нибудь дрянью. Зажмурившись от отвращения, он изо всех сил сжимает пальцы, удерживая бьющееся визжащее тельце. Короткий хруст — и крыса обмякает, судорожно вздрагивает и больше не шевелится. Жиль брезгливо отбрасывает её, и она со стуком летит вниз по трубе. Судя по взрыву ругани, приземляется крысиный труп аккурат на начальника цеха.
Жиль дожидается, пока уляжется дрожь в руках, и наскоро крепит решётку винтами.
— Поторопись там! Вытяжку включат через пару минут!
Через пару минут? Значит, вся дрянь, которую она вытаскивает из цеха, окажется у Жиля во рту и носу. Мальчишка понимает, что надо срочно вылезать, но совершенно не представляет себе, как выбраться за такой короткий срок.
— Эй! Я н-не успею! — кричит он, морщась от боли в ступнях.
— Тебе придётся прыгать! — отвечают ему снизу. — Уже послали за одеялом, тебя поймают! Как скомандуем — сигай вниз, понял?
— Да! П-побыстрее! Ноги б-больно!
Снизу доносится возня, начальник всё ещё материт дохлую крысу, потом что-то глухо хлопает, и Жиль слышит разноголосое:
— Натягивай! Тот край держи крепко! Подложите что-нибудь сюда, малый грохнется так, что мало не покажется! Тащи сюда вон ту гору обрезков, они спружинят!
Секунды тянутся слишком долго, и Жиль не выдерживает:
— Не м-могу! Скорее!
— Прыгай! — кричат ему снизу.
Жиль коротко выдыхает для храбрости, отпускает руки и летит вниз. «Переломаюсь весь — и некому будет помочь Акеми», — мелькает в голове.
Он выпадает из трубы ровно в натянутое одеяло. От рывка кто-то отпускает край, и Жиль падает на кучу мягких целлюлозных отходов, которые немного смягчают удар. Всё равно ушибается, шипит от боли, поднимаясь на ноги.
И первое же, что получает, выпрямившись — мощную оплеуху от начальника цеха.
— За крысу, — коротко поясняет тот. И сдержанно добавляет: — А за работу спасибо.
Перед окончанием смены начальник отводит Жиля в сторону и вкладывает в ладонь десяток купонов.
— Держи. Без тебя бы мы не справились, — негромко говорит он. — Возьми себе хорошие ботинки на рынке.
Лицо Жиля расплывается в благодарной улыбке, глаза сияют. Никогда прежде он не получал от этого человека ничего, кроме пинков и затрещин. И тут — надо же! — такая благодарность! «Найду Акеми, отдам ей, — решает мальчишка. — И тогда она сможет хоть на что-то питаться пару дней».
Выйдя за ворота фабрики, он вдруг понимает, что понятия не имеет, где теперь искать Акеми. И самому ему некуда идти, потому что дома у него снова нет. Отсутствие дома Жиля не так уж и огорчает: ночью не холодно, можно спать и под открытым небом, а заброшенных домов и мест, где тощий подросток сможет переночевать, в секторе предостаточно. Когда ты третий год живёшь на улице, главное — уяснить одно правило: не спи на земле. Остальное всё ерунда, если не жалеть себя и помнить, что могло быть гораздо хуже.
«Акеми сейчас куда труднее, — думает Жиль, перешагивая через трещины на рассохшейся земле. — Она домашняя, на улице жить не умеет. Наверняка она работы лишилась. Её сейчас любой может обидеть. Надо найти её и помогать».
А как найти человека, который не хочет быть найденным, Жиль понятия не имел. Вряд ли она пойдёт в порт — там её быстро обнаружат и арестуют. Тем более что Акеми — одна из двух женщин, которые выходили в море за последние несколько лет. Нет, в порт она не сунется. А куда ей ещё деваться? Вряд ли соседи будут её прятать, им всем дороги их жизни.
— Д-думай, бака, — бурчит мальчишка, на ходу дёргая длинные пряди чёлки. — Куда б-бы я сам п-пошёл?
Он задирает голову, разглядывает окна жилых высоток, скользит взглядом по серым коробкам складов, по фабричному бетонному забору. Пожимает острыми плечами:
— К отцу Ланглу, н-наверное… Да! К н-нему!
Просияв, Жиль резко поворачивается на пятках и со всех ног несётся к ближайшей остановке гиробуса. Полчаса спустя он уже на пропускном пункте, подставляет шею под сканер.
— Ты б помылся, что ли, — смеётся охранник. — Код доступа читается с трудом, грязнуля!
— Шутка у-устарела, — огрызается мальчишка. — Я м-мылся пару д-дней как. В-вот так вот!
Он проскакивает через турникет, минует короткий коридор в толстенной стене, опоясывающей Второй круг, ещё раз предъявляет Код у выхода из коридора — и вот он уже совсем в другом мире. В мире, где есть растения, где можно дышать без фильтра и где работу оплачивают так, что мальчишке-бродяге об этом можно только мечтать. В мире, который Жилю пришлось покинуть два года назад.
Быстрым шагом он пересекает дорогу, с опаской косясь на приближающегося велорикшу, перебегает широкий мост через Орб и выходит на мощёную дорожку, ведущую напрямую к Собору. Дорожка вьётся среди клумб с лекарственными травами, и Жиль сбавляет шаг, жадно втягивая ноздрями ароматы, витающие в воздухе. Когда-то он знал все эти растения наперечёт. Но кому нужны эти знания по ту сторону стены, там, где растёт только лишайник и низкорослая колючка, которая, кажется, рождается уже сухой и серой?
Клумбы заканчиваются, сменяясь газоном, сплошь усеянным цветущим медоносным клевером. Жиль видит пчёл, перелетающих с цветка на цветок, улыбается и машет им рукой, как старым знакомым. «Они похожи на нас, живущих в Третьем круге: работаем с утра до вечера, создаём что-то, запасаем…», — думает мальчишка.
Ещё один перекрёсток — и он уже скачет вверх по ступеням Собора. У входа оборачивается: точно ли пуста стоянка для рикш и электромобилей перед храмом, нет ли у отца Ланглу поздних гостей? Убедившись, что на стоянке никого нет, Жиль приоткрывает тяжёлую дверь и проскальзывает внутрь. В притворе задерживается, прислушиваясь к доносящимся из наоса приглушённым голосам, и несмело заглядывает в большой зал. Четверо служек-студентов лениво моют пол. Жиль никого из них не знает, поэтому мнётся, не решаясь окликнуть. Наконец один из них замечает мальчишку:
— Эй! Тебе чего?
— Мне отца Л-ланглу. Я п-посыльный, — заикаясь сильнее обычного, выдавливает Жиль.
Вопрошающий смеряет мальчишку презрительным взглядом, выпячивает пухлую нижнюю губу и отворачивается. За него отвечает другой:
