И спустя почти неделю Бастиан вспоминает, что ни разу не справился о здоровье Вероники.
— Забрал бы уже жену из госпиталя, — с укоризной говорит ему мать. — А то и работа на тебе, и дочь. Возвращай Веронику домой, пусть займётся привычными делами. Хватит ей уже прохлаждаться.
На следующий день Бастиан заглядывает в особняк Роберов и вскоре выезжает из Ядра с букетом белых лилий на заднем сиденье.
Веронику он обнаруживает в холле третьего этажа госпиталя. Она сидит с ногами на кушетке и читает книгу в потрёпанной обложке. Привычное домашнее серое платье висит на ней мешком, скулы резко очертились, под глазами залегли тени. Бастиан тихонько подходит и кладёт цветы ей на колени. Вероника вздрагивает и поднимает голову.
— Здравствуй, — без улыбки говорит Бастиан. — Я за тобой приехал. Собирайся.
— Здравствуй.
Вероника трогает длинные белые лепестки лилий, вдыхает сладкий, резкий аромат, и на её глаза наворачиваются слёзы. «Дал же бог такую слабонервную жену», — думает Бастиан со вздохом. А вслух говорит:
— Врач говорит, я могу забрать тебя домой.
— Две минуты, Бастиан. Я заберу остальные книги и переобуюсь.
Она бережно, стараясь не помять, берёт цветы, зажимает книгу под мышкой. Встаёт, придерживая подол, и медленно идёт в сторону палаты, шаркая безразмерными больничными тапками.
Он дожидается её в машине. Казённая обстановка нервирует, подсовывает болезненные воспоминания. Хищно поблескивающие осколки в мёртвой ладони Кейко. Робкая улыбка Магдалены у входа в операционную, его лживое: «Это займёт всего пять минут, четыре из которых ты будешь спать…» Накатывает спазм в висках. «Разбуженная совесть», — думает Советник Каро.
По дверце электромобиля кто-то мягко, но настойчиво стучит. Бастиан открывает глаза. В окно машины с его стороны заглядывает беззубый старый нищий:
— Пожертвуйте…
— Да нет у меня ничего с собой! — раздражённо отмахивается Бастиан. — Разве что жена. Вон идёт, забирай.
Нищий смотрит на него неожиданно ясно и строго и отходит, с укоризной качая головой. Вероника садится в машину, одной рукой прижимает к груди стопку книг, в другой держа лилии.
— Откуда это у тебя? — кивает на книги Бастиан.
— Отец Ксавье принёс.
— Псалмы разучиваешь? — усмехается он.
— Нет. Это Жюль Верн, «Двадцать тысяч лье под водой», это Харпер Ли, «Убить пересмешника», это…
— Пристёгивайся.
Машина мягко трогается, набирая скорость, скользит прочь от госпиталя. Вероника сидит тихо, рассматривая цветы, лежащие на коленях.
— Как ты себя чувствуешь? — вспоминает Бастиан.
— Пусто, — отвечает жена одними губами.
— Зря ты таблетки бросила. То, что я с тобой не сплю, не повод пускать всё на самотёк. Сама видишь, чем всё обернулось, — спокойно говорит он, не отрывая взгляда от дороги.
Пальцы Вероники сжимаются в кулаки, ломается хрупкий стебель цветка. Она отворачивается к окну, долго молчит, собираясь с силами, и наконец, решается. Смотрит на мужа и просит:
— Бастиан, отпусти меня.
Советник Каро настолько резко жмёт на тормоз, что Веронику швыряет вперёд. Подняв тучу пыли, электромобиль останавливается на краю соевого поля. Бастиан кладёт руки на руль, внимательно смотрит на жену.
— Ты что-то сказала, дорогая?
— Я прошу у тебя развода. Я имею на это право, — твёрдо говорит она.
Искусственная кожа руля протяжно скрипит под пальцами. Бастиан делает глубокий вдох, короткий выдох. Улыбается так, что Вероника вжимается в сиденье.
— Ты имеешь право жить на шее нашей семьи в доме нашей семьи. Твой доход равен нулю, всё имущество твоей семьи по закону принадлежит мне. Да, в прошлом году ты стала совершеннолетней и имеешь право на половину имущества. Только эту половину определять мне.
— Мне ничего не нужно. Отпусти меня, я ничего не возьму.
Голос Вероники предательски дрожит, на серую ткань платья падает солёная капля. Взгляд Бастиана — насмешливый, высокомерный — выжигает её изнутри. Ладони становятся липкими, пальцы дрожат. Лилии на коленях пахнут удушающе сладко.
— Я… я не могу так больше. Ты же не любишь меня, Бастиан! Зачем я тебе? Отпусти, я просто уйду, мне ничего…
— Всё сказала? — грубо перебивает он её. — Теперь слушай меня. Пока я твой муж, никуда я тебя не отпущу. Вздумаешь разводиться через суд — вспомни, кто мой отец. Тебе ничего от меня не нужно? Зато нужно мне. Наша очередь на второго ребёнка — следующая. Я говорил с врачом, зачать ты способна. Ты родишь мне сына. Наследника. Как бы нам обоим ни было противно, раздвигать ноги ты будешь каждый вечер, пока не понесёшь. Если будет возможность, мы перенесём плод в Сад, и там он дозреет. Если нет — выносишь сама. Родишь, воспитаешь лет до шести — и проваливай к чёрту. Но до тех самых пор и думать не смей о разводе! Ты поняла меня, дрянь неблагодарная?
Бастиан умолкает, глядя, как Вероника беззвучно плачет, закрыв лицо руками, и добавляет ровным тоном:
— Всё, тема закрыта. У меня выдалась тяжёлая неделя, не беси меня своими рыданиями. И Амелии нужно, чтобы её мамочка улыбалась.
Он бросает ей на колени носовой платок, и электромобиль продолжает свой путь по дороге к Ядру.
10. Крысы
В подземном тоннеле пустынно. В красноватом аварийном освещении поблёскивают линии рельс. Жиль идёт по тоннелю, осторожно обходя брошенные вагонетки. Лишь шорох гравия под ногами и негромкое гудение компрессоров и ламп высоко под сводами нарушают тишину. Воздух прохладен и непривычно свеж, отсутствие вечного привкуса пыли, царящего в Третьем круге, делает его чужим, заставляет настораживаться. Впрочем, чужое здесь всё. И мальчишке, привыкшему к странностям городских джунглей, неуютно.
Сколько они уже в Подмирье? Три дня? Пять? Больше? Сложно судить о времени там, где нет смены дня и ночи. Ориентироваться можно только по людям: вот зазвучали голоса, тоннели наполнились народом, загремели вагонетки, лязгают механизмы лифтов, развозящих рабочих по подземным ярусам Азиля, закипела работа — условно наступило утро. Свело голодной судорогой желудок при запахе съестного — значит, хорошо перевалило за полдень. Опустели тоннели, врубилось аварийное освещение — дожили до вечера.
Повезло ли им с Акеми? Наверное, да. Когда прошёл первый шок от зрелища горы трупов в так называемом Пищеблоке, местные работники провели их чередой узких ходов, спрятанных то за холодильными камерами, то за хламом в подсобках, в подобие подземного района. Громадный ангар, заставленный контейнерами, а за его стеной — вырытые ходы, ведущие к норам-спальням, в которых ютятся люди. Которым, как и Акеми, и Жилю вместе с ней, возвращение в надземный ярус города грозит большими неприятностями.
