Жиль кашляет, отплёвывается, быстро садится, хватает ботинок и готовится ловить второй. Акеми видит его перепуганное лицо и с трудом удерживается от смеха. Победитель не должен злорадствовать — только тогда победа будет чистой.
Секунды бегут, холод пробирается под одежду. Кожа покрывается мурашками, чешется от корочек присохшей соли. Ветер гонит волны мелкого песка и бурой пыли, заметает дорогу из бетонных плит, ведущих от города к пляжу. Высотки, ближе всех стоящие к границе города, слепо таращатся пустыми оконными пролётами. Жиль напряжённо смотрит на безмятежно сидящую у опоры девушку.
— Ну? — не выдерживает он наконец.
Акеми кивком указывает на ботинок в его руке:
— Принеси обратно.
Жиль сплёвывает в сторону, усмехается и сообщает:
— Квиты. А ещё д-друг называешься. Вот так вот.
Он подходит к Акеми, отдаёт ей ботинок. Дожидается, когда девушка обуется, помогает ей подняться.
— Бака, — почти нежно говорит она и ерошит светлые волосы мальчишки.
До города они идут молча. Акеми мрачно размышляет о предстоящем разговоре с хозяевами сейнера, Жиль насвистывает что-то заунывное, пиная попадающиеся по пути камешки. Постепенно они минуют заброшенный квартал, и на улицах начинают попадаться прохожие. Косятся с удивлением на парочку, провожают взглядами. Мокрый человек на улицах Азиля в погожий день — явление из разряда невероятных. В море выходят только единицы — те, кто ради кормёжки, одежды и медицинского обслуживания готов дышать дрянью, сокращающей жизнь лет на десять. А идущие со стороны пляжа двое вымокших и шатающихся от усталости рыбаков в спасжилетах — вообще знак беды. Море — единственный источник пищи, хоть как-то отличающейся от кукурузных лепёшек на воде и безвкусного белкового бульона с синтезированными добавками необходимых веществ, к которым привыкли жители Третьего круга Азиля. И когда добытчики морских даров возвращаются с видом побеждённых…
— Бесит, когда так пялятся, — рычит тихонько Акеми.
— Н-не злись. Их там не б-было.
— Вот именно! И зачем таращиться, будто перед ними отъявленные неудачники, которые просрали весь мир? — взрывается девушка.
Жиль сердито шикает на неё, тянет за локоть в переулок.
— Их т-там не было, — повторяет мальчишка. — Они н-не видели. Не п-поймут, вот так вот. Не т-трать зря силы.
Акеми глубоко вдыхает, мысленно считает до тридцати. Приступ гнева уходит, она снова спокойна и сдержанна.
— Давай пробежимся, если сможешь. Тут уже недалеко осталось, а нам бы согреться.
И снова хлюпает в разбитых ботинках вода и болят натруженные мышцы. Зато чужие взгляды пролетают мимо, как быстрые испуганные рыбёшки. Это уже не та рыба, что может тебя съесть. Это мелочь, недостойная внимания.
Жиль ловит на бегу посветлевший взгляд Акеми и украдкой улыбается. Его охватывает гордость всякий раз, когда удаётся выглядеть в глазах Акеми взрослым и рассудительным, а не обидным «бака». Жаль, что такие случаи пока выпадают редко. «Как Орб не несёт свои воды вспять, так и ты не становишься моложе», — вспоминает он сказанное отцом Акеми. Но это Жиля не расстраивает. Когда ты всего лишь подросток, перспектива необратимости взросления только в радость.
— Вот так вот, — словно читая его мысли, подмигивает мальчишке Акеми.
В столовой почти безлюдно. Проверяющая — рыхлая и бледная немолодая женщина — тихо дремлет у входа. Жиль шёпотом предлагает прошмыгнуть мимо неё, поесть, а потом выйти через служебный вход, вернуться и поесть ещё раз, но уже проставив на предплечье обеденный штамп. Акеми молча отвешивает ему подзатыльник, но мысленно признаёт, что план мальчишки не так уж и плох.
— Мадам, — обращается она к женщине. — Здравствуйте, мадам. Как нам найти месье Дюваля?
Проверяющая щедро зевает — её дыхание дурно пахнет. Поправляет синий форменный комбинезон, выбирается из-за стола и идёт в сторону кухни.
— М-мадам! — окликает её Жиль. — Нам бы п-поесть…
— Я не могу разорваться, — растягивая слова, отвечает женщина. — Сначала одно, и только потом другое.
И исчезает за углом, откуда доносится грохот посуды и плеск воды. Обеденный перерыв недавно закончился, и работники кухни торопятся перемыть миски и кружки за целой толпой народу. Жиль принюхивается, глотает слюну.
— Н-нам могут отказать в п-питании, к-как думаешь? К-кажется, талоны слиплись в к-кармане…
Акеми пожимает плечами.
— Мы теперь безработные. Наверное, могут.
— А если н-не сообщать, что…
— Бака! — обрывает его девушка. — Узнают — отправят на чистку канализации. Или на вредное производство. И пайку урежут вдвое.
Проверяющая вскоре возвращается, и с ней идёт мужчина лет тридцати в дешёвом, но очень аккуратном сером костюме. Акеми обращает внимание на его чистые, ухоженные руки и бережно подстриженные, тоже чистые волосы. И давит вздох.
— Здравствуйте, — обращается она к мужчине. — Это вы месье Дюваль?
— Да, я. А кто вы?
— М-мы с сейнера «П-проныра», — встревает Жиль раньше, чем Акеми успевает его одёрнуть.
Дюваль кивает, прищурившись.
— С бывшего сейнера «Проныра», ведь так?
Жиль и Акеми сокрушённо вздыхают.
— Мы не единственные уцелевшие? — осторожно интересуется девушка.
— Конечно. Иначе откуда бы мне знать, что сейнер затонул? Давайте сядем и поговорим. Голодны? Вижу, что да.
Жиль вытаскивает из кармана то, что осталось от талонов на питание, протягивает бурую бумажную массу Дювалю. Тот понимающе кивает, забирает бумажный комок и указывает Жилю и Акеми в сторону столовой:
— Пройдите. Я догоню.
Помещение столовой длинное и узкое, как лента водоросли. Жиль молотит жидкую кукурузную кашу так, будто не ел неделю. Акеми неторопливо потягивает из кружки кипяток с тремя ложками сахара и рассказывает Дювалю, что с ними произошло. Выпитые полстакана рома делают девушку весьма словоохотливой.
— Я не знаю, как описал эту тварь Пьер, но мне она показалась огромной. Таких громадин я в жизни не видела, месье Дюваль! Она сперва прошла под судном, качнула его. Я даже упала. А потом метрах в десяти от нас показался её хвост. Представляете себе рыбий плавник с пятиэтажный дом?
Дюваль кивает, хмуря кустистые брови. Акеми взбалтывает остатки сахара в кружке, делает ещё глоток.
— Она белая-белая. До сих пор перед глазами стоит эта белизна под водой. Пьер её видел?
— Хвостовой плавник, — подтверждает Дюваль.
Акеми отставляет опустевшую кружку, задерживает взгляд на рукаве куртки, который теперь украшает свежая прореха.
— Дальше я плохо помню. Прыгнула за борт, потому что поняла, что если останусь — погибну. Я видела берег, плыла туда. Потом нашёлся Жиль, и мы выбирались вдвоём.
