Она пахла травами — как в Соборе, в комнатке, где отец Ксавье хранил лечебные растения. Жиль даже помнил некоторые из них. Розмарин, мята, ромашка, герань…
— Нет.
Жиль не сразу понял, что это сказал Дидье. Слишком твёрдо для двенадцатилетнего мальчишки прозвучало это коротенькое слово.
— Подумай, — хмурится Клермон. — Правильный ответ не только сохранит тебе жизнь, но и…
— Нет!
Дидье встаёт, гордо расправляет плечи, сжимает кулаки так, что белеют костяшки пальцев. Рене мрачно кивает, разводит руками.
— Шаман, ты это… — бурчит Тибо. — Не надо. Перебей ему руки или глаза лиши, но не тро…
Дидье бросается на Клермона, как распрямившаяся пружина, но тот отшвыривает его к ногам Жиля — как игрушку.
— Акеми. Дай сюда меч, — требует Рене, не сводя с Дидье глаз.
Она повинуется с таким же пустым взглядом. Рене вынимает вакидзаси из ножен, делает шаг.
— Я тебя последний раз спрашиваю. Ты со мной?
Кончик меча касается подбородка Дидье. Мальчик поднимается с пола, выпрямляется, оглядывается на Жиля. И кажется взрослее своего старшего приятеля лет на десять.
— Я не трус. И не предатель, — говорит сын кузнеца Йосефа.
— Да, — отвечает Жиль еле слышно.
Рене разворачивает мальчишку спиной к себе, перерезает ему горло и отталкивает прочь вздрагивающее тело. Жиль оторопело смотрит, как кровь Дидье пропитывает ковёр.
— А теперь ты расскажи, что здесь делал, — слышит он голос Рене словно издалека.
Слов нет. Язык превратился в неподвижный инородный предмет, губы словно смёрзлись, заперев любые звуки. Вокруг шумит и рокочет море. Жиль беспомощно моргает, понимая, что теперь он один. Совсем один, и никто…
И даже не слышит, как кричит и плачет Акеми. И не сразу понимает, чьи руки смыкаются вокруг него. Мир возвращается слишком медленно, Жиль не успевает дышать, смотреть, думать, слышать…
— Рене, родной, хороший, любимый, не трогай! — причитает Акеми, прижимая Жиля к себе так крепко, как будто хочет спрятать внутри себя. — Что хочешь делай, только не убивай его, я тебя умоляю! Это же Жиль, это мой Жиль, разве ты не узнаёшь?
На неё хмуро смотрят, отводят глаза. Рене вытирает вакидзаси о кресло, убирает меч в ножны, хлопает Акеми по заду:
— Всё, хватит. Прекращай орать, забирай своего засранца и пошли отсюда. Тибо, общий сбор. В здании чисто?
— Ну да, кого не перебили, тех я ледком посыпал. Оставил привет полиции, — ухмыляется коренастый.
— Валим. Лица прикрыть — и через подвал, как пришли, — распоряжается Рене.
Он покидает кабинет Сириля последним. Вытряхивает из браслета кристалл льда, подращивает его на ладони, ломает пополам и бросает на пол. С тихим потрескиванием Синий лёд начинает расти. Рене склоняется над телом Дидье Йосефа и с сожалением говорит:
— Мне действительно жаль. Ты достойный сын, ученик и преемник. И ты бы жизнь положил, чтобы достать меня и поквитаться. Потому иначе я не мог. Лети под Купол с миром.
Синий лёд тонкими щупальцами поглаживает сжатые в кулак пальцы Дидье. Рене ощущает в этом что-то похожее на осуждение. И прежде, чем уйти, он брезгливо давит каблуком лёд возле тела Дидье.
13. Дурная кровь
— Месье Каро? — вежливо окликает юная секретарша в очередной раз.
Это двадцатый. Или двадцать первый. А может, и больше.
Бастиан сидит за столом, заваленном бумагами, закрыв руками лицо. Отчёты, доклады, сводки… Третьи сутки он не вылезает из полицейского управления Второго круга, куда стекается вся информация о происходящем в трущобах. Да, Советник Каро не на своём месте. Но он считает себя причастным к событиям последних дней и активно работает вместе с Пьером Робером.
Чёртово утро. Чёртова полиция. Чёртово кресло, скрипящее под задницей. Чёртова трёхдневная рубаха, воняющая потом. Чёртова ситуация, в которой не только Бастиан чувствует себя бессильным.
«Когда всё это началось? Что истинная причина? Кто виновник того, что люди друг друга режут на улицах и ненавидят тех, кто их кормит? Почему я из снабженца превратился в карателя? Почему мне приходится таскать с собой оружие и ходить по улицам в окружении охраны?» — морщась от головной боли, размышляет Бастиан.
«Пейте нашу Кейко», — лозунг, которым пестрят стены Второго и Третьего круга. Напились уже. Сполна напились. Под сотню жертв. Тридцать девять детей, сорок семь взрослых. Старики в основном. Совет лишился де Ги и Фейада. Когда Бастиан осознал, что осталось лишь пятеро градоуправленцев, на него обрушилось понимание, насколько их мало — жителей Ядра. И как легко их — защищённых высокой бетонной стеной и полицией, имеющих куда лучший доступ к лекарствам и продуктам, чем все прочие, — уничтожить.
Просто швырнуть дохлых крыс в трубу, несущую воду в их дома.
«Пейте нашу Кейко»…
Сейчас он своими руками задушил бы Акеми Дарэ Ка. Только, как невесело пошутил Робер, руки коротки.
«Где же ты, тварь? С кем ты? Почему ты до сих пор где-то свободно разгуливаешь? Кто ж такой тебя взял под опеку, что полиция не может тебя выловить?»
Две недели назад Бастиан урезал в три раза поставку продуктов в родной сектор девицы. Выставил условие: выдача Акеми в течение суток. Сириль честно обещал помощь, и Бастиан верит, что помог бы. Но и Сириль не знает, где прячется чёртова тварь. Робер распорядился взять под стражу всех японцев, но и это не дало результата.
«И я, как дурак, не верил в террористов… — Бастиан давит кончиками пальцев на виски, ощущая пульсацию крови. — Считал это отцовской паранойей. А это реальность. Эти нелюди убили Ники. Отравили воду. И затаились где-то, как крысы. И щерятся мне в спину…»
— И поступать с ними я буду, как с крысами, — цедит он сквозь зубы.
— Месье Каро, — жалобно-плаксиво тянет секретарша.
— Ну что ещё? — вздыхает Бастиан, убирая руки от лица.
Судя по взгляду, брошенному на него девушкой, выглядит он жутковато.
— Вам бы позавтракать…
— Вы меня за этим двадцать раз окликнули?
Девушка становится сперва пунцовой, потом бледной. Поправляет форменную курточку, испуганно улыбается. «Я — страшный зверь, — ухмыляется мысленно Бастиан. — Юные плебейки цепенеют от одного моего взгляда. Давай, валяй, бойся».
— Час назад пришёл месье Канселье. Что-то страшное случилось в Третьем круге вче…
— И вы только сейчас мне это сообщаете?
Лавина бумаг с шелестом низвергается со стола, отброшенное кресло с глухим стуком врезается в стену. Бастиан быстрым шагом проходит по коридору в кабинет главы полиции, распахивает дверь. Хозяин кабинета прерывает беседу с двумя офицерами, хмурится при виде Советника.
