— По мнению наших экспертов, нам удалось обнаружить ее останки только по той причине, что тело положили в погреб. Сохранились главным образом части скелета, как ты наверняка понимаешь. Она была там слишком хорошо спрятана, кабаны и орланы не добрались до нее.
— Тогда можешь вычеркнуть меня из списка подозреваемых, — сказал Хаквин. — Я понятия не имел о существовании какого-то погреба в этом месте.
— И ни один из твоих друзей тоже не знал?
— Нет, естественно, нет. Если бы кто-то из нас случайно нашел его, все другие знали бы об этом. Ты можешь вычеркнуть нас всех из списка подозреваемых.
— Тебя я уже вычеркнула, — сказала Анника Карлссон. — Иначе не сидела бы здесь.
— Тогда ты можешь вычеркнуть и моих друзей, — повторил Хаквин. — То, что узнал бы один из нас, знали бы все.
— Ты рассказывал мне, что, отправляясь на остров, вы всегда брали с собой гору еды?
— Да, мы же ели как лошади. Еду и лимонад, и уголь для гриля, и переносные грили, две штуки. Палатки, чтобы спать в них, надувные матрасы, если нам разрешали остаться там на ночь.
— Ты можешь привести несколько примеров, какую еду вы брали с собой?
— Да, все такое, что едят в том возрасте: колбаски гриль, замороженные гамбургеры, хлеб, икру «Калле», естественно. Такой сыр в тюбиках. Ничего особенного в общем, но то, что нравится мальчишкам. И легко приготовить.
— А вот это? — поинтересовалась Анника Карлссон и достала фотографию старой и ржавой банки пивных колбасок Буллена.
— Пивные колбаски Буллена, — сказал Хаквин и улыбнулся. Восторженно и удивленно одновременно.
— Да, — подтвердила Анника Карлссон. — Ты узнаешь банку?
— Само собой. Это же классика. Я даже не знаю, сколько раз сидел и разогревал их прямо в банке. Просто поставив на костер. Никаких кастрюль и всего такого. Потом, разогрев, мы вылавливали из нее колбаски, это же можно было делать обычной палочкой. Выдавливали немного горчицы или кетчупа и клали в рот.
— То есть колбаски Буллена пользовались у вас популярностью?
— Да, — подтвердил Хаквин. — Рискуя тем, что ты наденешь на меня наручники, я готов признать, что, вполне возможно, малыш Хаквин стащил эту банку из кладовки своей доброй мамочки. Так ведь мы запасались провиантом, когда под парусом ходили до нашей усадьбы в Сталлархольмене. Нашей семейной усадьбы. Сначала мама угощала нас булочками и соком. Потом мы обычно совершали рейд в кладовку, прежде чем возвращались на остров Экерён.
— Именно эта банка лежала в погребе, где мы нашли останки нашей жертвы убийства, — сообщила Анника Карлссон.
— Нет, это невозможно, — сказал Хаквин. — Как она могла туда попасть?
— Я не знаю, — ответила Анника Карлссон. — Надеялась, ты сможешь помочь мне с этим.
— Нет, я ничего не понимаю. Абсолютно.
— Зато нам известно, что она оказалась там задолго до мертвого тела. Где-то в восьмидесятых. Вероятно, в 1982 или 1983 году. Не раньше, пожалуй, позднее.
— Но именно в те годы я и мои друзья как раз и жили там.
— Тогда, пожалуй, нельзя исключить, что она попала туда как раз из кладовки твоей мамочки.
— Нет, конечно, но я по-прежнему не понимаю, как она оказалась в погребе.
— Она лежала в пластиковом пакете, — сообщила Анника Карлссон и передала следующую фотографию. — Обычном, на десять литров, если тебе интересно.
— Понятно, ведь это он сделал, — сказал Хаквин, хлопнув себя по лбу правой ладонью.
— Сейчас пелена наконец упала с глаз твоих, — заметила Анника Карлссон и улыбнулась.
— Понятно, это он сделал, — повторил Хаквин, вздохнул и покачал головой. — Ты наверняка слышала скрежет в моей пустой башке. Тридцать лет спустя. Благодаря тебе, Анника.
— Приятно слышать, — улыбнулась Анника. — Ты должен рассказать мне.
— Беглец и охотники, — буркнул Хаквин.
— Извини, не поняла.
— Беглец и охотники, — вновь сказал Хаквин. — И это, вполне возможно, было летом 1982 или 1983 года. Тридцать лет назад. И только сейчас я наконец понял, как он действовал.
— Кто? — спросила Анника. — Кто действовал?
— Лис, — ответил Хаквин, и выглядел он очень довольным собой.
70
В понедельник утром Надя нашла еще два миллиона. Ей даже не понадобилось прилагать особых усилий, чтобы сделать это. Начав в деталях разбираться с Джейди Кунчай и Даниэлем Джонсоном, она обратилась во все страховые компании Швеции с вопросом, не застраховала ли Джейди Кунчай у них свою жизнь. Данные о страховке, которую работодатель ее мужа организовал для Даниэля Джонсона и его супруги, уже имелись в материалах предварительного расследования. Сейчас к ней добавилась еще одна. Коллективная, оформленная Джейди через ее профсоюз Юсек, за полгода до того, как в 2002 году она вместе с мужем открыла собственную фирму. Сумма там составляла два миллиона. Получателем являлся муж Джейди. Деньги ему выплатили летом 2005 года, через пару месяцев после того, как его жену объявили погибшей.
«Четыре миллиона в общей сложности, и сейчас у тебя, по крайней мере, достаточно денег, чтобы заплатить за купленную тобой в Йердете квартиру», — подумала Надя.
Олешкевич тоже сделал открытие, которое, пожалуй, могло помочь расследованию или, во всяком случае, улучшить рабочий климат в их следственной группе. Поэтому он направился к своему шефу Эверту Бекстрёму и попросил о коротком разговоре наедине.
— Сколько времени это займет? — спросил Бекстрём.
— Две минуты, — ответил Олешкевич.
— Я слушаю, — буркнул Бекстрём.
— Я тут подумал об одном деле, — начал Олешкевич. — Почему Хвасс встает на дыбы, как только у нас возникает желание обратить взор в сторону Даниэля Джонсона. Это же рутина в подобных случаях проверять мужа. По крайней мере, так меня учили в школе полиции.
— Поэтому тебе пришло в голову, что у Хвасс, пожалуй, есть мотив, — сказал Бекстрём. — Например, они знают друг друга. И даже спали вместе.
«А парень не так глуп», — подумал он.
— Да, — подтвердил Олешкевич. — Они ведь одного возраста, жили в одном и том же городе.
— И как там у них все обстоит? — спросил Бекстрём.
— Они вместе изучали уголовное право. Входили в один курс в осеннем семестре 1992 года в университете в Стокгольме. Хотя Джонсон так и не стал юристом. Пожалуй, оказалось слишком много для него. Он же изучал экономику одновременно. И там дошел до финиша. С наградой в виде диплома экономиста Стокгольмской школы экономики.
— Вот как, — буркнул Бекстрём. — Они вместе изучали юриспруденцию.
— Конечно, многие учатся вместе. У нас на курсе было больше ста человек, когда я семестр учился там. Однако, если говорить о семинарах и других занятиях подобного рода, они проводятся уже для значительно меньших групп. По двадцать, тридцать человек, самое большее.
