Все эти «формы несчастья и успеха» (первое куда чаще, чем второе) Киплинг запечатлел в своих индийских стихах и рассказах. Но сначала — в романе, первом, так, впрочем, и не увидевшем свет. 7 марта 1885 года двадцатилетний писатель отмечает в дневнике, что задумал роман, что начал уже собирать материал и что «книга станет его шедевром». Спустя четыре месяца, в июле того же года, в письме Эдит Макдональд он выскажется куда более определенно. Называться роман будет «Матушка Матьюрин», портрет героини уже набросан: «Худой не назовешь, чувственна, кожа медового цвета, обе руки, и та, что упирается в подбородок, и та, что лежит на правом колене, — в кольцах и браслетах, толстая красно-зеленая юбка до щиколотки, на полных светлых ногах красные или зеленые шлепанцы, какие носят в Индии». Написано уже 237 страниц, книга обещает быть длинной, «по меньшей мере, два тома», герои романа — англо-индийцы, а тема — «невыразимые ужасы евразийской и туземной жизни, каким нет места в газетах». Трикс и Алиса сочли написанное «устрашающим, но сильным» и посоветовали печатать эти «свинцовые мерзости индийской жизни» в Англии. У автора же план был другой: издать роман отдельной книгой или в газете с продолжением в Индии (благо предложения от местных издателей уже поступали) и на полученный гонорар съездить на пару месяцев в Лондон. Однако роман остался недописанным, поездка в Лондон отложилась, шедевра же автору и его читателям предстояло ждать еще без малого десять лет.
Что же до первых стихов, то они, как и рассказы, сначала печатались Киплингом в «Гражданской и военной газете» и назывались не «Департаментские песенки», а «Баллады из бунгало». Первое книжное издание «Департаментских песенок», выпушенное в Лахоре в 1886 году анонимно тиражом 350 экземпляров, распродалось мгновенно и очень быстро стало библиографической редкостью. Успех сборника объяснялся не только (и не столько) стихами как таковыми, сколько весьма оригинальным оформлением. Стихи были изданы (отсюда и их название) в виде офисной («департаментской») папки для бумаг, перевязанной розовой ленточкой. Во втором издании, появившемся в том же году в Калькутте в издательстве Такера и Спинка, выкупившего у Киплинга права за скромные 500 рупий, имя автора уже стояло, в оформлении же не было и намека на офисную папку для бумаг. Часть тиража была переправлена в Лондон, однако индийские, далекие по теме и содержанию «Песенки» если и вызвали в столице отклик, то иронический. «Это чудной и забавный пример той литературы, какая известна нам под названием „англо-индийская поэзия“», — не без усмешки писал в столичном «Лонгмэнс мэгэзин» литературный обозреватель журнала, критик, поэт, фольклорист Эндрю Лэнг. Автора, однако, подобный снисходительный отзыв нисколько не расстроил: особых надежд он со своими стихами, которые по много раз переписывал («Я сжег вдвое больше, чем напечатал»), как видно, не связывал и часто цитировал слова Pyx-Дина, сделавшего ему однажды комплимент: «Вот в этот раз, сэр, ваши стихи удались. То, что надо, — ровно треть полосы!»
Уже в первых стихотворениях Киплинга — и из первого сборника «Департаментские песенки», и тем более из второго «Казарменные баллады» (1892), — явственно проступают новаторские, откровенно демократические черты его поэзии. Это, во-первых, сознательная ориентация на массового читателя, не приобщенного к элитарной, усложненной викторианской поэзии Теннисона, Суинберна, Браунинга, прерафаэлитов, поэзии, от которой Киплинг отошел еще в 1884 году в сборнике сочиненных совместно с сестрой поэтических пародий «Отзвуки». И, во-вторых, стремление к простоте и доступности, чего молодой поэт добивается, сближая поэзию с бытом и с прозой и, соответственно, обогащая ее жанровый репертуар и поэтический словарь, насыщенный не «высоким штилем» и художественными тропами, а жаргонизмами, диалектизмами и просторечиями, которые, казалось бы, противоречат самой сути истинной поэзии. Так, проза и поэзия раннего Киплинга идут словно бы «встречным курсом»: в рассказах автор стремится к поэтизации жизни и языка, в стихах, с их ориентацией на размер и синтаксис сюжетной народной баллады, комической оперы, марша или романса, напротив — к «прозаизации».
Рождением Киплинга-новеллиста можно считать две даты — январь 1888 года, когда в Калькутте вышли «Простые рассказы с гор», и 9 июня 1888 года, когда в лондонском «Субботнем обозрении» появилась положительная рецензия на них, и не кого-ни-будь, а издателя «Обозрения», маститого эссеиста, поэта и критика Уолтера Поллока. Есть и третья дата, которую, впрочем, лучше не вспоминать. Двумя годами раньше, в 1886-м, Киплинг передал в Лондон один из своих ранних, опубликованных в газете рассказов со служившим в Индии полковником Иэном Гамильтоном. Рассказ, как и стихи, попал на стол все тому же Лэнгу. И вот что написал Лэнг, возвращая рассказ: «С удовольствием дал бы Иэну пятерку, если бы он впредь избавил меня от этого отвратительного вздора, который произвел на меня самое неблагоприятное впечатление». Не пройдет и трех лет, как Лэнг изменит свое отношение к прозе начинающего автора на прямо противоположное — «самое неблагоприятное впечатление» станет самым благоприятным. Еще резче отозвался о первых литературных опытах Киплинга шотландский поэт, критик и издатель Уильям Шарп, более известный под псевдонимом Фиона Маклеод: «Очень бы рекомендовал автору сей газетной публикации немедленно сжечь этот бред. Позволю себе предположить, что автор сего сочинения еще очень молод и что он умрет, сойдя с ума, когда ему не исполнится и тридцати лет». Прорицателем Шарп оказался неважным: кроме возраста сочинителя, он не угадал ничего.
Выпущенных в Калькутте рассказов в общей сложности было сорок, из них тридцать два печатались раньше в газете, а еще восемь увидели свет впервые. Свои рассказы и стихи Киплинг регулярно печатал в «Гражданской и военной газете» с зимы 1886 года, всякий раз, когда требовалось чем-то заполнить газетную полосу — работа в прессе пригождалась и в этом отношении тоже. Самое же первое упоминание о его литературной деятельности встречается еще двумя годами раньше, в письме все той же Эдит Макдональд от 21 ноября 1884 года, где племянник с плохо скрываемым воодушевлением пишет тетке: «Как и вы, сочиняю на досуге рассказ. В нем всего-то шесть страниц, и на него у меня ушло всего-то три месяца, но из мной написанного мне ничего еще так сильно не нравилось — впрочем, особых достоинств в рассказе нет. Теперь, когда мне дают писать для любой газеты, своими рассказами я могу заработать несколько фунтов к жалованью и заодно сделаться более известным в нашем куцем мирке». Тут обращают на себя внимание несколько вещей. Во-первых, начинающий автор — не графоман, пишет он очень медленно, это за собой знает и этим отчасти бравирует («всего-то шесть страниц», «всего-то три месяца»). Во-вторых, он старательно делает вид, что не придает значения своим литературным опытам («особых достоинств в нем нет»), и довольно неловко скрывает свои немалые литературные амбиции рассуждениями о денежной выгоде.
Судьба «Простых рассказов» в точности повторила судьбу «Департаментских песенок» двухлетней давности: индийский тираж разошелся мгновенно, а вот лондонский (тысяча экземпляров) застрял на полках книжных магазинов. То, что рассказы «вышли» из газеты, видно невооруженным глазом. В большинстве своем они одной — «газетной» — длины, от 2000 до 2500 слов, — размер, который отводился на так называемый turn-over, газетную статью, переходящую с первой полосы на следующую. По стилю и содержанию рассказы напоминают gossip column — колонку сплетен, анекдотов, светских новостей и всевозможных курьезов. Как всегда немного кокетничая, Киплинг пишет в посвящении к «Простым рассказам»: «Хотелось бы, чтобы они были достойнее». «Недостойны» рассказы в том смысле, что растут, «не ведая стыда», из всевозможного житейского «сора» — из разговоров, услышанных в Пенджабском клубе, на узкой улочке старого города в Лахоре, на базаре или на великосветском пикнике в Симле. Из анекдотов, рассказанных в курительной заезжим офицером, из светской, военной и уголовной хроники, из газетных материалов, в том числе и киплинговских. В дело у Киплинга-новел-листа, одним словом, шло всё. И у поэта, кстати, — тоже. «Поразительное преображение тривиальнейшего материала!» — восклицал в 1890 году лондонский критик про имевшие грандиозный успех «Казарменные баллады».
