Лето 1897 года
В «Норт-Энд-хаус», куда Киплинги въехали в начале июня, писатель работает, и уже не первый год, над «Просто сказками», которые завершит только спустя пять лет в Кейптауне. Сказки сочиняются экспромтом и рассказываются детям — своим и чужим, так же как в «Наулахе». Племянница Киплинга Анджела Теркелл вспоминает, как, наигравшись с детьми в гражданскую войну, где Киплинг исполнял роль «ужасного» круглоголового, а дети, Анджела, Джозефин и Элси, — благородных кавалеров
[20], писатель зазывал дочерей и племянницу к себе в кабинет или отправлялся с ними на сеновал и читал им вслух «Просто сказки». В исполнении автора, пишет Анджела; они были еще лучше, чем на бумаге.
И так считала отнюдь не только Анджела.
«Просто сказки» — удача и Киплинга-прозаика, и Киплинга-поэта, и Киплинга-художника (на этот раз он сам, а не Джон Локвуд иллюстрировал свою книгу, о чем, впрочем, нашим юным читателям должно быть известно), и, не в последнюю очередь, — Киплинга-рассказчика.
«Просто сказки» — название устоявшееся, и менять мы его, естественно, не станем. Однако название этих замечательно переведенных сказок К. И. Чуковскому, по-моему, удалось не слишком. Что значит «Просто сказки»? («Просто стихи»? «Просто повесть»?) Что они написаны между делом, не всерьез, без определенной цели? Лучше было бы, мне кажется, назвать сборник более внятно, скажем, «Незамысловатые сказки» или «Сказки как сказки» — ведь Киплинг из свойственного ему, как и многим писателям, литературного кокетства продолжает линию на «псевдо простоту», начатую еще с «Простых рассказов с гор». Понимать название надо и здесь «с точностью до наоборот»: рассказы на самом-то деле были вовсе не просты — замысловаты и сказки.
Прежде чем записать «Просто сказки», писатель, повторимся, рассказывал их детям — своим собственным, детям своих родственников, да и чужим детям тоже. Детей, как мы знаем, Киплинг, в отличие от репортеров, очень любил. «Было ни с чем не сравнимой радостью, — вспоминала Трикс, к тому времени уже миссис Флеминг, — следить за ним, когда он играл с ребенком, потому что он и сам в это время становился маленьким мальчиком».
Сказки рассказывались-писались на протяжении нескольких лет. Были сказки, которые Киплинг рассказывал в Вермонте Джозефин, когда укладывал ее спать. В Америке же, о чем уже упоминалось, появился первый — устный — вариант одной из лучших сказок «Кошка, гулявшая сама по себе», а также сказки про Носорога, Верблюда и Кита. О том, что сказка «Откуда у Кита такая глотка» создана в Америке, свидетельствует хотя бы то, что станции Винчестер, Ашуэлот, Нашуа, Кини и Фичеоро, которые перечисляет Кит, — это реально существовавшие железнодорожные полустанки на пути в Брэттлборо. Упреждая события, скажем, что в 1898 году в Южной Африке родились сказки о любопытном Слоненке и о том, как Леопард стал пятнистым. По возвращении из Африки Киплинг сочиняет сказку «Как было написано первое письмо», перед следующей поездкой в Кейптаун — «Краб, который играл с морем», а в начале 1902 года, во время очередного пребывания в Африке, — «Мотылек, который топнул ногой».
Особое обаяние сказок — Анджела права — в их изустном характере. Средняя дочь Киплингов Элси подтверждает, что дети получали куда большее удовольствие от «рассказывания» сказок, чем от их чтения — ведь отец и в самом деле читал их с неподражаемым актерским искусством, на все лады, каждая фраза произносилась с определенной, неповторимой интонацией: автор-рассказчик, как видно, получал от чтения своих сказок не меньшее удовольствие, чем его юные слушатели, превращался, доказывая правоту Трикс, в такого же, как они, ребенка.
О том, что «Просто сказки» сначала рассказывались, а уж потом записывались и иллюстрировались, свидетельствует и их диалогичность. Автор постоянно, отчасти даже навязчиво, вступает со своими слушателями в диалог, предугадывает их вопросы. Когда читаешь сказки глазами, обращаешь внимание на многочисленные авторские обращения к «милому мальчику»: «Это было давно, мой милый мальчик», «Чего же тебе еще, милый мальчик?», «Все устроилось отлично, не правда ли?», «Милый мальчик, я опять расскажу тебе сказку о Далеких и Старинных Временах», «А надо тебе знать, мой милый мальчик…», «Ты, надеюсь, уже догадался…» Или напоминания: «Пожалуйста, не забудь про подтяжки, мой милый». Или пояснения: «Джинны всегда путешествуют так, потому что они чародеи!», «И, ах, это было неспроста!» Или наставления, их особенно много: «А если тебе случится услышать от взрослых…», «Знай — даже взрослые не говорили бы такой чепухи…», «Ну, а если ты не можешь этого дождаться, попроси у взрослых „Таймс“», «Каждому мальчику, у которого есть игрушечный пароходик, надо уметь разбираться в подобных вещах…», «Слушай, внимай, разумей…», «Так слушай же, слушай внимательно…»
[21]
Критиков Киплинг к себе в кабинет не зазывал, на сеновал с ними не отправлялся, «Просто сказки» им вслух не читал, но сказки зоилам, тем не менее, понравились ничуть не меньше, чем детям. Они оценили по достоинству и стиль, и оригинальность замысла, и конечно же превосходные авторские иллюстрации. А когда критикам произведение нравится, они стремятся отыскать его источники — откуда ноги растут. Так вот, одни усмотрели в сказках Киплинга мифологические сюжеты, другие связали их со славной английской традицией «нонсенса», с Эдвардом Лиром и «Алисой в стране чудес» горячо любимого Киплингом Льюиса Кэрролла. Третьи — с книгой хорошо нам уже знакомого Эндрю Лэнга «Миф, ритуал и религия» (1887), хотя из нее автор «Сказок» заимствовал лишь имена богов Ка, Инки и Гонконг в «Сказании о Старом Кенгуру». Четвертые нашли у Киплинга скрытые цитаты и аллюзии из Библии и Корана. Пятые рассуждали о влиянии, которое оказали на Киплинга-сказочника поэмы Роберта Браунинга. Шестые, знатоки восточной литературы, уверяли, что на писателя повлияли буддийские сказания…
Совершенно иной, как всегда парадоксальный и глубокий взгляд на сказки у Гилберта Кийта Честертона. «Особая прелесть этих новых историй Киплинга, — пишет автор патера Брауна в рецензии на „Просто сказки“, опубликованной спустя месяц после выхода книги в свет, — состоит в том, что читаются они не как сказки, которые взрослые рассказывают детям у камина, а как сказки, которые взрослые рассказывают друг другу на заре человечества. В них звери предстают такими, какими их видели доисторические люди — не как виды и подвиды в разработанной научной системе, а как самостоятельные существа, отмеченные печатью оригинальности и сумасбродства»
[22].
Оригинальность и сумасбродство (а если одним словом, то — эксцентрика) свойственны вовсе не только Крабу, который играл с морем, или Кошке, гулявшей сама по себе. Это свойство многих славных героев английской литературы от Триместра Денди до Пикника, от героев просветительского романа до антигероев романа постмодернистского. Вот в эту давнюю национальную традицию иронической эксцентрики, думается, и следует вписывать киплинговских мотыльков, леопардов и броненосцев. Точно так же, кстати, как и рассказы Киплинга с участием двуногих, а не только четвероногих. А то сегодня начинает иной раз казаться, что Киплинг, точно Сетон-Томптон, Харриет или Даррелл, лишь о зверях и писал.
