Глава 8
Политические препятствия
Промежуток между возвращением Лелия и высадкой в Африке был занят, кроме материальной подготовки, двумя важными событиями. Первое связано со «внеплановым представлением» в Локрах, второе – с политическим скандалом, одно время угрожавшим разрушить репутацию и планы Сципиона. Оба эпизода заслуживают рассмотрения, ибо бросают свет на его характер как командира и человека.
Локры лежали на подошве носка итальянского сапога (близ современного Джераче) и находились во владении Ганнибала. После поражения своего брата Гасдрубала при Метавре Ганнибал отступил на Бруттий, самую южную провинцию Италии, и здесь сдерживал консульские армии, которые не смели наступать, чтобы выбить покрытого шрамами, но неукрощенного льва из его горной твердыни.
Некоторые локряне, вышедшие за стены, были схвачены римским летучим отрядом и отправлены в Регий – порт, близкий к Сицилии, где они встретились с локрянскими нобилями, державшими сторону римлян и нашедшими там убежище, когда их город попал в руки карфагенян. Некоторые из пленников – зажиточные ремесленники, служившие карфагенянам и пользовавшиеся их доверием, – предложили, что в случае, если их выкупят из плена, они готовы открыть римлянам цитадель в Локрах. Нобили, стремившиеся вернуть свой город, тут же выкупили ремесленников и, согласовав план действий и сигналы, отправили их обратно в Локры. Затем, прибыв к Сципиону в Сиракузы, нобили рассказали ему всю схему. Сципион, не желая упускать возможность, отправил отряд в три тысячи человек под командой двух военных трибунов. Обменявшись сигналами с заговорщиками внутри, римляне около полуночи приставили к стенам осадные лестницы, и атакующие бросились на стены. Внезапность удвоила их силы, и карфагеняне в замешательстве бежали из цитадели во вторую цитадель – в дальнем конце города. В течение нескольких дней стычки между противниками не давали решительных результатов. Сознавая опасность для гарнизона и угрозу потери важного пункта, Ганнибал двинулся на выручку, послав вперед гонца с приказом гарнизону устроить на заре вылазку, чтобы отвлечь внимание от своей внезапной атаки. Он, однако, не захватил с собой осадных лестниц и был вынужден отложить атаку на день, чтобы подготовиться к штурму стен.
Сципион, находившийся в Мессане, получил донесение о движении Ганнибала и спланировал контрсюрприз. Оставив брата командовать в Мессане, он немедленно погрузил войско на суда и прибыл в гавань Локр около полуночи. В течение ночи солдат спрятали в городе, ибо горожане симпатизировали римлянам, хотя не решались открыто принять их сторону. На следующее утро, одновременно с вылазкой из карфагенской цитадели, Ганнибал начал атаку. Когда осадные лестницы выносили вперед, Сципион вылетел из ворот города и ударил карфагенянам во фланг и тыл. Шок внезапности рассеял и дезорганизовал карфагенян, и Ганнибал, видя, что план рухнул, отступил в свой лагерь. Понимая, что римляне, захватившие город, были хозяевами положения, он убрался в течение ночи, послав гарнизону цитадели приказ выбираться, как умеют, и присоединиться к нему.
Для Сципиона это «внеплановое представление» стало очень реальным активом. Не считая личного престижа от успеха в первом же столкновении с ужасным Ганнибалом, где он сыграл шутку над признанным мастером ловушек, он помог кампании римлян в Италии, сократив плацдарм Ганнибала в стране и при этом не уменьшив собственные силы. Но кроме этих личных и косвенных выгод, успех был важен для плана будущих операций. Его войска прошли боевое крещение в битве с самим Ганнибалом, и успех предприятия дал моральный тонус, который имел громадную ценность в решающих битвах ближайшего будущего. К несчастью, для этого эпизода, как и для экспедиции Лелия в Африку, у нас нет текста Полибия, чтобы открыть нам мотивы и расчеты, вдохновлявшие движения Сципиона. Утрата книг Полибия, посвященных этому периоду, должна быть восполнена выводами из фактов и уже полученных нами знаний об образе мыслей Сципиона. Читателям, которые следили за постоянным и дальновидным использованием морального фактора в испанских кампаниях, трудно усомниться, что он ухватился за экспедицию в Локры как за посланный небом шанс не только проверить и отточить свое оружие перед часом испытаний, но и разоблачить в войсках убеждение в ганнибаловской непобедимости.
Второй эпизод возник в ходе управления захваченными Локрами. Когда Сципион посылал первый отряд для захвата города, он поручил Квинту Племинию, пропретору в Регии, помочь трибунам. Когда город был захвачен, Племиний, в силу своего старшинства, принял командование до прихода Сципиона. Отбросив Ганнибала, Сципион вернулся на Сицилию, и город и оборона, естественно, остались под командой Племиния, хотя отряд с Сицилии остался под прямым командованием трибунов.
Но Племиний предал доверие в одном из самых грязных эпизодов, пятнающих римскую историю. Несчастные обыватели хуже страдали от его тирании и алчности, чем даже от карфагенян – плохое возмещение за помощь римлянам при захвате города. Пример вождя заразил солдат, и жажда добычи не только отражалась на горожанах, но с неизбежностью привела к стычкам между самими солдатами. Трибуны, по-видимому, пытались сдерживать растущую распущенность и поддерживать военную дисциплину. Один из людей Племиния, убегая с серебряной чашей, украденной из городского дома и преследуемый ее владельцами, наткнулся на трибунов на улице. Они остановили его и отняли чашу, в то время как его товарищи осыпали трибунов оскорблениями, и столкновение вскоре окончилось дракой между солдатами трибунов и солдатами Племиния. Последние были побиты и воззвали о помощи к своему командиру, возбуждая его рассказами об оскорблениях, которым подвергались его поведение и власть. Племиний приказал привести трибунов к себе, раздеть и высечь. Во время короткой задержки, пока ходили за розгами и срывали одежду с трибунов, те воззвали к своим людям о помощи. Последние, быстро сбежавшись со всех сторон, так воспламенились при виде зрелища, что, забыв о дисциплине, яростно набросились на Племиния. Отбив его у его отряда, они отрезали ему нос и уши и бросили почти бездыханным.
Когда донесение о беспорядках достигло Сципиона, он немедленно отплыл в Локры и приступил к расследованию. О свидетельских показаниях и причинах его приговора мы не знаем ничего. Известно только, что он оправдал Племиния, восстановил его на посту командующего, объявил трибунов виновными, приказал заковать их в цепи и отправил в Рим, чтобы с ними разбирался сенат. Затем он вернулся на Сицилию.
Приговор кажется удивительным, представляя собой, в сущности, единственное пятно на репутации Сципиона. Мотивы, вдохновившие его, трудно угадать. Быть может, это была отчасти жалость к искалеченному Племинию, вместе с гневом на собственных людей, показавших такую грубую недисциплинированность и проявивших такую жестокость. Лучшие из командиров, повинуясь некоему природному инстинкту, более суровы к проступкам своих подчиненных, чем к проступкам людей, лишь косвенно подчиняющихся им. В случае ссоры между ними такой командир может ошибаться именно из-за своей щепетильности, стремления избежать пристрастия к собственным людям. Об одном из лучших британских командиров в войне 1914—1918 гг. говорили, что если он лично недолюбливал или не доверял подчиненному, то держал его на более длинном поводке, зная, что если недоверие оправданно, то человек, несомненно, на этом поводке и удавится. Подобные же мотивы могут объяснять внешне необъяснимый приговор Сципиона. Критикуя его, историк должен учитывать не только пробелы в наших знаниях, но и рассматривать инцидент в свете всех известных действий Сципиона как командира. Как мы видели, все указывает на то, что Сципиона особо отличали острое понимание людей и гуманность к побежденным. Наивное доверие к Племинию или снисходительность к жестокости – последние вещи, которые можно было от него ожидать. Итак, за отсутствием свидетельств о фактах, на которых было основано его решение, было бы опрометчиво выносить негативное суждение о его действиях.
