К несчастью, обстрел советских позиций не смог подавить вражеское сопротивление. В считаные минуты после начала атаки штурмовые орудия были подбиты русскими противотанковыми пушками, прятавшимися в лесу примерно в сотне метров от нас.
Неожиданно оказавшись среди подбитых штурмовых орудий, я начал медленно отходить к расположению моей роты. Не успел я преодолеть эти отделявшие нас 30 метров, как наши ротные 75-мм и 105-мм минометы начали обстрел противника, обрушив на вражеские противотанковые орудия примерно сотню мин.
Атака пехоты позволила нам углубиться на расстояние примерно восьми километров в позиции противника. Как выяснилось позднее, наше наступление застало Красную Армию врасплох, упредив удар, который враг намеревался нанести нам несколько часов спустя.
Для наступательной операции скопление высокоскоростных противотанковых орудий американского производства, установленных на расстоянии шести метров друг от друга на краю леса, могло быть оптимальным, однако столь высокая плотность лишь усугубила разрушительную мощь минометов нашей роты. Того же результата добились и наши артиллеристы, обстреливавшие тылы русских войск. От двух советских дивизий остались лишь развалины передовых штабов и обломки военного снаряжения.
Если скоординированное наступление частей армейского соединения «Земгалия» нанесло удар по неприятелю вдоль линии фронта, то кенигсбергскому гарнизону удалось пробить коридор в шесть километров шириной в кольце блокады, сжимаемом советскими войсками. В него тут же устремились беженцы из осажденного города. Наступление Красной Армии вынудило мирных жителей бежать на запад, и их трагическое бегство напомнило мне события, происходившие во Франции летом 1940 года. Однако опасность, которой подвергались немцы в Восточной Пруссии, была много больше той, что угрожала когда-то французам.
На той небольшой части рейха, которая была отбита нами у неприятеля, мы узнали о зверствах, творимых вражескими войсками. Самая ужасная история, которую нам рассказали, это история изнасилования слепых монахинь из католического монастыря. Подобные проявления варварства способствовали тому, что в нас крепла решимость отстаивать родную землю до последней капли крови. Это также заставляло проводить эвакуацию гражданского населения максимально быстро, в отдельных случаях даже делая это насильно.
Получив приказ помогать эвакуации, моя рота вместе с другими немецкими частями, находившимися за линией фронта, стала усаживать гражданских в наши дивизионные грузовики. Прибыв на ферму, расположенную в нескольких километрах от передовой, мы застали там пожилую супружескую пару. Женщина без возражений забралась на грузовик, но ее муж категорически отказался уезжать: «Я останусь здесь и умру в своем доме». Имея приказ вывозить всех, я велел солдатам насильно затащить старика в машину. В эти минуты мое сердце разрывалось от жалости к этому несчастному. Я знал, что, окажись мои родители в такой ситуации, они бы не согласились покинуть нашу ферму.
Помимо защиты гражданского населения, мы были вынуждены отчаянно защищать собственные жизни. Мы понимали, что надежды на благоприятный исход войны у нас нет. Вскоре отступать нам будет просто некуда, остается лишь уповать на чудо, которое спасет Германию. Выбора у нас не было, приходилось стойко выдерживать все удары судьбы. Хотя я не утратил воли к жизни, меня все больше охватывал пессимизм, предчувствие конца, который когда-нибудь неизбежно наступит.
В этих критических обстоятельствах на фронт стали прибывать части фольксштурма, народного ополчения. Они состояли из ветеранов Первой мировой войны, в том числе и почтенных дедушек, которым было далеко за шестьдесят. Многие из них были местными крестьянами, которые остались защищать свои дома, после того как их семьи эвакуировали на запад.
Несмотря на свой почтенный возраст, они были опытными солдатами и на удивление умело и храбро сражались с врагом.
В нашу дивизию вскоре стали присылать пополнение в лице новобранцев из люфтваффе и военно-морского флота, совсем еще не нюхавших пороха. Когда в середине ночи на позиции нашей роты явилась группа новичков-летчиков, в свете зажигательных пулеметных пуль было видно, что они напуганы до смерти. Тем не менее я приказал одному из своих солдат отправить пополнение на тот участок передовой, который больше других нуждался в подкреплении.
На рассвете один из новобранцев вернулся с передовой с раной, которую он явно нанес себе сам. Обладая достаточным опытом, я сразу распознал характер ранения. Было ясно, что этот парень плохо подготовлен к ведению боя и пошел на «самострел» из трусости. Следуя установленным правилам, я с тяжелым сердцем отправил его в трибунал. Это была неприятная обязанность, но приказ есть приказ.
Во время боев в Земгалии подполковник Эбелинг проявил себя прекрасным, знающим офицером. Его командирский талант и тактические умения пригодились в сложившейся обстановке, когда Красная Армия перешла в наступление, имея значительный численный перевес.
24 марта Эбелинг устно произвел меня в звание капитана, предупредив, что в сложившемся хаосе я могу не получить нужного письменного подтверждения.
После присвоения капитанского звания все мои предшественники, командиры 13-й роты, быстро получали под свое начало батальоны, состоявшие из четырех стрелковых рот. Эти офицеры должны были вести свои стрелковые роты в бой прямо на передовую и поэтому постоянно рисковали своей жизнью точно так же, как и солдаты. Я же был еще слишком молод, чтобы часто задумываться о том, какие опасности могут ждать меня на новой должности.
Фишгаузен
13–16 апреля 1945 года
После захвата Кенигсберга, 13 апреля, началось новое наступление Красной Армии. Это привело к тому, что немецкий фронт в Земгалии рухнул. Чуть позже все немецкие части начали отступать в направлении песчаной косы Фрише-Неррунг. На севере она граничит с Балтийским морем, а на юге с заливом Фришес-Хафф. Эта песчаная коса оставалась последним сухопутным путем, ведущим на запад, подобно Куршской косе, по которой менее трех месяцев назад части вермахта эвакуировались из Мемеля.
Отступление немецких войск сопровождалось беспощадными обстрелами советской артиллерии и налетами истребительной авиации. Нынешние части вермахта были слабыми тенями того, чем они были в 1941 году. Наша изрядно потрепанная в боях дивизия теперь насчитывала всего несколько тысяч солдат, а численный состав 13-й роты уменьшился до ста человек, двух десятков лошадей, одного 150-мм орудия, четырех 75-мм гаубиц, четырех 105-мм минометов и нескольких повозок с боеприпасами. После нашего отступления из Мемеля по причине плотного артиллерийского огня противника я больше не рисковал своей Tea и передвигался пешком.
Каждый раз, когда усиливался артиллерийский обстрел или в небе появлялись вражеские самолеты, мы бросались врассыпную в поисках укрытия. Продолжая двигаться дальше, после того как угроза миновала, мы внимательно вслушивались в звуки окружающего пространства, пытаясь определить возможную траекторию летящего снаряда и его потенциальную угрозу. Даже если нам удавалось угадать, когда и где он упадет, и спрятаться в безопасном месте, терять бдительность после этого не следовало. В таких условиях наше нервное напряжение никак не ослабевало.
