Какое-то время я не знал о приезде Аннелизы.
Когда мы проехали около 150 километров на юг от лагеря к Люнебургу, я попросил водителя-англичанина подъехать к бирже труда, располагавшейся в центре города.
Когда солдаты вылезли из грузовика, остановившегося перед зданием, они выстроились во дворе перед входом. Я отдал им последний приказ:
— Война окончена. Расходитесь по домам.
В конце июля 1945 года, после шести лет войны, в возрасте 25 лет я снова стал гражданским человеком.
Оккупация
До того, как Отто Тепельман передал родителям мою записку, они ничего не знали о том, где я нахожусь и жив ли вообще. Они не получили ни одного письма после того, как я покинул Мемель, как не получили и отправленной через Красный Крест открытки. Это значит, что с января они не получали от меня никаких известий.
Хотя моего младшего брата Германа усыновили мои дядя и тетя Шторки, родители тревожились также и о его судьбе.
За полгода до конца войны его, шестнадцатилетнего, призвали в армию и отправили под Берлин, в зенитную батарею.
Отступая на запад под натиском частей Красной Армии, Герман переплыл Эльбу и добрался до дома приемных родителей в Люнебурге вскоре после того, как отгремели последние бои.
Несмотря на то что Отто все еще оставался в плену, мои родители не сильно беспокоились за его судьбу, зная, по крайней мере, что он жив. Его интернировали в Соединенные Штаты, и большую часть времени он занимался сбором грейпфрутов в Аризоне и Калифорнии. В то время как многие немецкие семьи потеряли на войне по двое-трое сыновей, было просто удивительно, что я и двое моих братьев остались живы.
После победы над Германией победоносные союзники разделили ее на зоны оккупации — советскую, американскую, британскую и французскую. Они отторгли от нее даже большие территории, чем после Первой мировой войны. Согласно Версальскому договору в 1919 году три большие провинции моей страны — Восточная Пруссия, Померания и Силезия — были переданы только что созданной Польше. Провинция Эльзас-Лотарингия отошла Франции. В 1945 году вся Померания, Силезия и Бранденбург, расположенный восточнее Одера и Нейсе, перешли к Польше, а Восточная Пруссия была поделена между Советским Союзом и той же Польшей.
Помимо территорий русские получили промышленные предприятия Германии, которые они демонтировали и отправили в Россию в качестве репараций. Например, сталелитейный завод в Зальцгиттере близ Брауншвейга был демонтирован и переправлен в СССР поездом. Поскольку в Польше ширина железнодорожной колеи не такая, как в Германии, оборудование нужно было перегрузить на другие составы, стоявшие на железнодорожных узлах.
Когда вагоны с оборудованием прибыли на станцию, немецкие военнопленные перегрузили его на разные поезда, идущие на восток, чтобы русские потом не смогли заново смонтировать завод. Это был не единственный случай, когда немцы оказывали сопротивление победителям, грабившим побежденную страну.
Западные союзники также не гнушались немецким добром, правда, не в такой степени, как русские. Например, англичане срубили тысячи деревьев возле Люнебурга и переправили их на кораблях на Британские острова. В целом немцы относились к англичанам и американцам лучше, чем к русским, однако подобные поступки вызывали у них неудовольствие: «Они выиграли войну и теперь хотят забрать у нас то немногое, что осталось». Лишь два-три года спустя большая часть немцев на западе стали понимать, что англичане и американцы стали их союзниками в «холодной войне», начавшейся против Советского Союза.
В конце апреля 1945 года Пюгген заняли американские войска и потребовали у местных жителей покинуть свои дома, в которых разместится военная база. Моя семья перебралась на луг нашей фермы и была вынуждена спать на повозках. Через десять дней американцы оставили деревню, сохранив контроль над нашим районом. Несмотря на то что боев возле Пюггена не было, многие брошенные дома находились в удручающем состоянии. Это было в основном делом рук военнопленных, которых освободили англичане и американцы.
В первые дни после окончания войны по дорогам страны двигалось множество бывших немецких солдат, направлявшихся домой. Моя мать часто подкармливала их и давала гражданскую одежду, чтобы они не привлекали излишнего внимания оккупационных властей.
В конце июня американцев в Пюггене сменили англичане, которые после 1 июля передали наш район русским в соответствии с договором союзных держав. Известие об этом встревожило жителей моей родной деревни.
Большинство немецких беженцев, остававшихся в то время в Пюггене, решили отправиться на запад вместе с отходящими британскими частями. Чтобы не оказаться в русской оккупационной зоне, многие мои земляки предпочли последовать их примеру, оставив фермы и погрузив на конные подводы свое имущество. Посовещавшись, моя семья решила никуда не ехать и остаться в родном доме.
Сразу после ухода англичан части Красной Армии начали патрулировать границу между западной и восточной зонами, которая первоначально была размечена обычными столбиками. За бутылку шнапса русские солдаты пропускали всех, кто еще не успел перебраться на запад. Тем временем немцы, пожелавшие остаться, с тревогой ожидали прибытия красноармейцев.
Когда в Пюгген вошли советские войска с кавалькадой четырехколесных маленьких повозок, запряженных низкорослыми лошадьми, они показались местным жителям скорее цыганскими табором, а не армейской группой. Позднее мать рассказала мне, что сильно удивилась тому, как такие неказистые люди могли разгромить прекрасно вооруженную и дисциплинированную немецкую армию.
Сначала Красная Армия пыталась изобразить себя освободительницей, спасшей немецкий народ от нацистской тирании, однако враждебность русских к немцам вскоре стала очевидной, особенно когда их солдаты напивались. В дневное время красноармейцы оставались невидимыми, чаще всего они объявлялись по ночам, терроризируя тех мирных граждан, которые не успели или не захотели уйти на запад. Они обыскивали дома в поисках оружия и заставляли готовить им еду из лучших продуктов.
Когда русские солдаты появлялись в деревне, немецкие женщины старались куда-нибудь спрятаться, опасаясь угрозы изнасилования.
Когда они пришли к нам в дом, матери каким-то чудом удалось помешать им подняться на второй этаж, где прятались мои сестры. Позднее женщины старались передвигаться по деревне лишь в сопровождении нескольких мужчин-немцев.
Хотя в дни войны командование Красной Армии терпимо относилось к случаям изнасилований немецких женщин, некоторые русские офицеры постепенно начали наводить порядок и строго наказывали тех солдат, которые в оккупационной зоне пытались посягнуть на немок. В Тюрингии русский офицер позволил одной немке опознать солдата-насильника, после чего расстрелял его на месте в назидание другим.
Разумеется, в условиях русской оккупации немцам угрожали и многие другие беды. Помня о том, как тайная полиция нацистов обыскивала дома тех, кого подозревали в государственной измене, моя мать ожидала, что советские оккупационные власти также будут проводить обыски. Не желая навлечь на нашу семью опасность, чтобы скрыть, что один из ее сыновей воевал в России, она поступила мудро — спрятала мой мундир, пистолет «вальтер» и армейские знаки различия, которые я оставил дома, во дворе рядом со свинарником.
