Много из рассказанного мной типично для всей русской кавалерии, а что-то случалось только в полку, в котором я служил. В армии бытовало мнение, что «все русские кавалерийские полки в равной степени хороши», но это вовсе не означало, что все полки были похожи друг на друга. К примеру, это зависело от особенностей гарнизонной жизни. В Москве, где дислоцировался мой полк, городская жизнь предлагала множество разнообразных развлечений; многие офицеры погружались в пучину удовольствий, и это, естественно, не лучшим образом сказывалось на выполнении ими непосредственных обязанностей. Приятно проводить время позволяли себе в особенности молодые корнеты, поручики и ротмистры и большинство офицеров Сумского гусарского полка. Кроме того, как и в любом сообществе, всегда существуют несколько личностей, которые оказывают влияние на остальных и устанавливают некие правила, которые в конечном итоге могут превратиться в традицию. Мой полк отличала непритязательность в повседневной жизни, веселые застолья и дух независимости. Мы с уважением относились только к некоторым генералам, были не слишком высокого мнения об остальных и ни перед кем не заискивали. Естественно, я помню именно тех, в ком наиболее ярко проявлялись эти качества. Большинство офицеров, не обладавших ярко выраженной индивидуальностью, вели размеренный образ жизни, упорно трудились и, несомненно, были хорошими офицерами в мирное время, но это не повод, чтобы рассказывать о них. Некоторые из этих офицеров, достойно служивших в мирное время, оказались бесполезны во время войны, в то время как те, кто весьма легкомысленно вел себя в Москве, с честью командовали эскадронами и полками во время решающих сражений.
Я попытался, насколько возможно, представить события в этих воспоминаниях под тем углом зрения, как виделись они мне, непосредственному участнику происходившего. Я был профессиональным солдатом, не воспринимавшим серьезно ни скуку, ни опасность, ни трагические события; свободно высказывавшимся о неудачах, мельком упоминавшим о проявлениях мужества и подшучивавшим и над тем и над другим. Я сознательно сохранил небрежный тон, в котором офицеры моего полка общались между собой в те военные годы. Чтобы драматизировать многие из рассказанных историй, следовало бы изменить и разрушить саму атмосферу, которую я пытался воссоздать на страницах этой книги. Простой, реалистический подход к жизни, преобладавший в нашем полку, был реакцией на философское направление XIX века в отношении «кавалерийской бригады», по-прежнему во многом задающей тон в армии.
Я уверен, что, обладая реалистичным взглядом на жизнь, способен через пятьдесят лет представить события в истинном свете, в отличие от стариков, которые обычно оценивают прошлое исключительно в розовом свете. Обычно такие воспоминания имеют значение только для самого рассказчика и его современников и более ни для кого.
С позиций сегодняшнего дня многое в этой книге, несмотря на весь реализм, может показаться странным и даже эксцентричным. Тот мир, о котором рассказываю я, мир русской кавалерии, был очень необычным даже для своего времени. Наши солдаты были не городскими, а деревенскими жителями; они являлись продуктом отсталой жизни отдаленных деревень, всего пятьдесят лет назад избавившихся от крепостничества. Офицерский состав поступал согласно собственным традициям и исповедовал собственные идеалы. Многие офицеры были выходцами из военных династий, которым с детства, а затем в процессе обучения в военных училищах внушались воинские традиции. Трудно было бы понять наше поведение во время войны и революции без краткого экскурса в годы учебы. Вот почему мои воспоминания начинаются с Николаевского кавалерийского училища.
Глава 2
НИКОЛАЕВСКОЕ КАВАЛЕРИЙСКОЕ УЧИЛИЩЕ
Единственное военное училище в имперской России, Corps des Pages (Пажеский корпус), готовило офицеров для службы во всех родах войск. Остальные военные школы были специализированными заведениями: пехотными, кавалерийскими, артиллерийскими, военно-инженерными. Старейшим и самым значимым из трех кавалерийских училищ было Николаевское кавалерийское училище в Санкт-Петербурге. В русской кавалерии его называли «славной школой» или просто «школой», и только в официальной прессе Николаевским военным училищем. Школа была основана в 1823 году.
В мое время в школе было два отделения, одно для казачьих юнкеров (у которых имелись и собственные школы), а другое для юнкеров регулярной кавалерии. Термин «кадеты» относился исключительно к воспитанникам средних военных школ; воспитанники высших специализированных военных школ назывались юнкерами. Обычно в кадетскую школу поступали в возрасте десяти-одиннадцати лет; и обучение в ней занимало семь лет. Таким образом, большинство юношей поступали в юнкерскую школу в семнадцати-восемнадцатилетнем возрасте. В юнкерскую школу можно было также поступить после окончания обычной гимназии, предварительно пройдя строгий медицинский контроль. Новичок, окончивший гимназию, назывался на школьном жаргоне «курсантом с железнодорожного вокзала», другими словами, человеком без военного прошлого. Я был одним из них, а таких было немного.
В мое время казачье отделение насчитывало порядка 150 юнкеров, в то время как в нашем так называемом эскадроне было 105 курсантов. Поскольку казаки иначе сидели в седле, их седла, уздечки, форма, сабли, некоторые команды и формирования традиционно отличались от наших, занятия по военной подготовке проводились отдельно, но теоретический курс мы изучали вместе. Наши спальни были на втором этаже, а их на третьем. В столовой мы сидели по одну сторону главного прохода, а они по другую. Несмотря на такое тесное общение, между двумя отделениями русской кавалерии не было особой дружбы, и каждое отделение считало, что превосходит другое.
Большое, мрачное главное здание школы было построено в начале XIX века, и жизнь, проходившую внутри этого здания, нельзя назвать иначе как спартанской. Наш небольшой эскадрон делился на три взвода, и у каждого взвода была своя спальня. В спальне с высокими потолками в два ряда стояли койки. Высокий металлический штырь, вделанный в изголовье каждой койки, предназначался для сабли и фуражки; на стоявший в ногах койки табурет ежевечерне аккуратно складывалась одежда. У стены под углом в сорок пять градусов поднималась до потолка лестница, на которой мы по утрам перед завтраком должны были выполнять обязательное упражнение: подниматься до потолка и спускаться с помощью рук. Я всей душой ненавидел это занятие. Вдоль другой стены тянулся длинный ряд составленных в козлы винтовок. В туалетных комнатах не было ванн или душа, только тазы. Раз в неделю нас водили в русскую баню, которая располагалась в отдельно стоящем здании на заднем дворе. Камердинеры были единственной позволенной нам роскошью – один на восемь юнкеров.
Курс длился два года. На школьном языке старшие назывались корнеты (младший офицерский чин в российской кавалерии до 1917 года), а «звери» было прозвище младших. «Звери» принимали присягу через месяц после поступления в училище. После этого их уже нельзя было выгнать за плохое поведение из училища в гражданскую жизнь; в таких случаях их отправляли на год в кавалерийский полк в качестве простых солдат. Это называлось «командовать полком». К вернувшемуся из полка в школу юнкеру другие юнкера обращались «майор» или «полковник», в зависимости от года обучения. Я знал пару «генералов прославленной школы», то есть тех, кто «командовал полком» дважды; они пользовались огромным уважением.
