– Нет, ваше благородие.
– Ну что за дураки, – с досадой сказал Рот, – скачете и ничего вокруг не видите.
Позже, узнав, что случилось с тележкой, Рот проворчал:
– Я всегда знал, что от наших ремонтников не стоит ждать ничего хорошего. Эти идиоты не могут даже починить тележку.
В июне мы опять оказались в необычной для себя ситуации. Мы удерживали траншеи, формировавшие часть плацдарма на берегу Двины. На другой стороне реки находилась укрепленная зона противника. Плацдарм и мост удерживались в надежде на будущее контрнаступление.
Полк занимал правофланговые траншеи, спускавшиеся к реке. Мы занимали участок менее четырехсот метров; наши гусары набились в траншеи, чего раньше с ними никогда не случалось. Траншеи, построенные пехотинцами, были глубокими, с большими блиндажами. В траншеях были установлены артиллерийские орудия. Непосредственно за нами располагалось тридцать два полевых орудия, а дальше тяжелая артиллерия. Полевые орудия должны были открыть огонь сразу после телефонного звонка командира нашего полка с просьбой о помощи. Если бы этого оказалось недостаточно, то в ход пошла бы тяжелая артиллерия. До этого у нас никогда не было столь мощной поддержки.
От новых впечатлений мы пришли в такое возбуждение, что ночью в траншеях никто не спал. Сначала мы вели себя крайне осторожно, но когда увидели, что не происходит ничего экстраординарного, то расслабились настолько, что через пару дней обратили внимание на растущую вокруг высокую сочную траву. Командиры эскадронов решили нарезать траву для лошадей, планируя сделать это за пару ночей. Сказано – сделано. Но тут пришло сообщение, что нас переводят в другое место, и, чтобы не пропали даром плоды нашего труда, мы решили собрать нарезанную траву в течение дня. Лес скрывал большую часть поля от немецких наблюдателей, и, соблюдая осторожность, мы в поте лица трудились все утро. Чем успешнее шло дело, тем мы становились безрассуднее. В конце концов я дошел до того, что решил погрузить траву на виду у немцев. Унтер-офицер вышел на открытое место и кивнул вознице, предлагая следовать за ним. Немцы открыли огонь; возница хлестнул лошадь, и повозка, переехав канаву, чудом не перевернулась.
В конце года нам приказали занять траншеи на восточном берегу Двины, приблизительно в ста километрах севернее Двинска. Широкая река всегда является хорошей естественной преградой, но когда она скована льдом, то ее относительно легко пересечь, даже если она заминирована. Поэтому по ночам мы не спали, наблюдая за рекой. Вообще-то, когда мы находились на этом участке фронта, там царило затишье. Эскадрон из восьмидесяти человек был распределен по участку траншеи протяженностью в милю. Один взвод каждого эскадрона находился в резерве; остальные три взвода занимали три укрепленные позиции. Расстояние между взводами превышало расстояние до немецких траншей на другом берегу реки. Зимними ночами, проходя вдоль наших траншей, можно было с одинаковой вероятностью встретить как наших гусар, так и немцев.
Мы со Снежковым жили в стоявшем за траншеей домике, состоявшем из двух комнат: в одной жили мы со Снежковым, в другой наш денщик и телефонист. В нашей комнате был только стол, длинная скамья и две кровати. Оружие и одежда висели на гвоздях, вбитых в стену. Довольно часто мы получали из дома посылки с копченой рыбой, колбасой, шоколадом и, конечно, вином. Иногда мы приглашали гостей, а для создания праздничной атмосферы трубачей или певцов. Иногда приглашали певцов и музыкантов только для себя. Сидели за столом, пили шампанское, ели икру и наслаждались музыкой и пением. В каждой жизненной ситуации есть свои прелести.
Рядом с нашим домиком солдаты построили бревенчатую баню. Теперь полк имел собственную баню, а что еще нужно русскому человеку! Русский крестьянин творит топором чудеса. С одинаковой легкостью он может с помощью топора построить дом и вырезать пастушью дудку.
Однажды поблизости остановился банный поезд. Мылись эскадронами. Все происходило, насколько я помню, следующим образом. Эскадрон заходил в первый вагон и раздевался. Затем переходил во второй, где парился. В третьем вагоне мылись, в четвертом обсыхали, а пятом, где уже лежала наша обработанная паром одежда, одевались. В то время таким способом избавлялись от вшей. В последнем вагоне поили чаем с булочками. По фронту постоянно курсировали банные поезда. Организация, подарившая армии банные поезда, была основана Пуришкевичем
[46].
На немецкой стороне, напротив сектора, занятого 1-м эскадроном, находилась маленькая деревушка под названием Дубена. Как-то, напившись, Петрякевич начал планировать захват этой деревни. В ответ на объяснения, что деревня охраняется значительно большими силами, чем его эскадрон, Петрякевич уверенно заявил:
– Мне не нужен эскадрон, будет достаточно семерых солдат.
И, выпив еще стакан, пошел искать семь добровольцев.
Тем временем вестовой эскадрона получил телефонограмму и оповестил все посты о поступившем сигнале тревоги. Петрякевич, пошатываясь, двинулся по траншее, заходя по пути в блиндажи. Нигде не было ни души; все попрятались. Опустевшие траншеи не вызвали тревоги в его одурманенном пьянством мозгу, но атаку на деревню пришлось отменить.
С введением в начале войны запрета на продажу спиртных напитков с каждым днем все труднее и труднее было купить водку. Но через полкового врача или ветеринара мы всегда могли выписать рецепт на получение чистого спирта для медицинских целей. Из спирта мы научились делать отличную водку. Разбавляли спирт водой и добавляли пару капель глицерина на литр.
Для аромата добавляли лимонные корочки. Соотношение спирта и воды зависело от личного вкуса каждого, но чем дольше шла война, тем крепче становилась самодельная водка. На фронте не было запрета на вино, но в некоторых городах даже продажа вина была ограничена или запрещена.
Пока мы находились в резерве в Двинске, офицерам стали давать десятидневные отпуска. Отпуска продолжали давать и когда мы переместились в траншеи на берег Двины. Таким образом, мне удалось, как минимум, дважды за год побывать в Санкт-Петербурге. Единственный, кто был недоволен моими приездами в столицу, так это мой дядя Бахметов, который, если вы помните, был большим любителем русской бани. Встречая меня, он каждый раз задавал один и тот же вопрос:
– Что ты тут делаешь? Твой долг – находиться на фронте.
Во время одного из отпусков я принял участие в тайном побеге моей подруги детства Ольги с молодым композитором Прокофьевым. Я рос вместе с Ольгой и ее сестрой; наши отцы дружили со студенческих времен. Сестры и их мать очень увлекались музыкой, и восемнадцатилетний Прокофьев был частым гостем в их доме. Впервые я увидел Прокофьева на дне рождения Ольги. Он сел за фортепьяно и сыграл пьесу, посвященную виновнице торжества. Я был гимназистом, и на меня огромное впечатление произвело выступление композитора. Позже Ольга написала слова к знаменитой сказке Прокофьева «Гадкий утенок». Это послужило началом их романа. Зимой 1915/16 года они решили пожениться, но родители Ольги были категорически против этого брака, и влюбленные решились на тайный побег. Я должен был нанять экипаж, запряженной тройкой лошадей, и ждать Ольгу в квартале от ее дома, а затем отвести в церковь, в двадцати пяти километрах от города, где ее должен был ждать Прокофьев. Зимний вечер, экипаж, гусар – все классические атрибуты тайного венчания. Я нервно ходил в ожидании Ольги, но вместо нее появилась горничная. Она объяснила мне, что заговор раскрыт, Ольгу отправили в провинцию. Я получил нагоняй от матери Ольги. Позже я узнал, что Ольгу выдала ее же горничная.
