В любое время года Санкт-Петербург заполняли офицеры, находившиеся в отпуске и недавно вышедшие из городских больниц и госпиталей. Все отпускники и многие из выздоравливающих офицеров в скором времени должны были опять отправиться на фронт и поэтому в полную силу использовали все возможности, предоставляемые большим городом. Жизнь была веселая, и не последнее место в ней занимали девушки. Основную часть времени мы проводили в гостинице «Астория». Старый генерал, которого, по всей видимости, откопали где-то в резерве, был приставлен следить за нами. На обед в «Астории» можно было заказать только одну бутылку вина. Заказав два обеда, получал, естественно, две бутылки, но стол должен был быть накрыт на две персоны. Генерал проверял наличие тарелок перед пустыми стульями. В этом отношении были очень полезны девушки, часто посещавшие «Асторию» и заинтересованные в том, чтобы офицеры были довольны. Они подсаживались за столики, съедали обед, но практически не пили вина.
Богатые женщины из общества открыли в Санкт-Петербурге несколько частных больниц (лазаретов, как их тогда называли), вкладывая большие денежные средства и сами активно участвуя в процессе. Правда, их энергия не всегда была направлена в нужное русло. У одного из наших солдат, лежавшего после ранения в таком лазарете, остались ужасные воспоминания: в течение нескольких часов дамы по очереди громко читали ему русских классиков.
В феврале 1917 года (незадолго до Февральской революции) в каждой кавалерийской дивизии (за исключением казачьих) два эскадрона стали пехотными, составив ядро нового пехотного полка. С помощью новобранцев численность этих полков довели до 3000 солдат. Сокращение численности кавалерии было связано с ведением траншейной войны и возросшей уверенностью в ограниченной дееспособности кавалерии в современной войне. В один весьма печальный день командиры наших эскадронов тянули жребий, выясняя свою дальнейшую судьбу. Не повезло 2-му и 5-му эскадронам: они переходили в пехоту. Часть гусарского полка переходила под командование Говорова, а Язвин, с которым я когда-то жил в Москве, стал командиром одного из эскадронов. Кстати, Язвин трижды был ранен, но столь незначительно, что его даже не отправляли в госпиталь. Его ранения стали обычной темой для разговоров. Когда его ранили в третий раз и гусар вошел в нашу столовую, чтобы доложить о ранении Язвина, один из офицеров спокойно сказал:
– Скажи капитану, что у нас есть хорошее вино, так что пусть присоединяется к нам.
Еще раз Язвин был ранен в Гражданскую войну, но опять легко. Ему удалось сбежать от большевиков. Он много лет прожил в Индонезии и совсем недавно умер.
Перед Рождеством 1916 года в полк, на смену заболевшему полковнику Леонтьеву, прибыл новый командир, полковник Жуков. Трудно было найти более неподходящего человека на эту должность. Человек простоватый, с провинциальными манерами и ограниченным кругозором, Жуков смертельно боялся вышестоящих по званию. Как-то в разговоре один из офицеров заметил, что «наша беда в том, что мы больше боимся своих генералов, чем немцев». На это Жуков искренне воскликнул, что «так и должно быть». Он получил высокую награду, когда еще служил старшим офицером. Офицер из его полка как-то рассказал нам, что Жуков, командовавший двумя эскадронами, не смог в нужный момент пойти в атаку. Корнет, боясь упустить удачный шанс, крикнул:
– К нам направляется командир дивизии!
Это была ложь во благо, поскольку в ту же секунду эскадроны с шашками наголо бросились в атаку. За успешную атаку Жуков и получил награду. Даже если рассказ страдал преувеличением, он тем не менее дает полное представление о нашем новом командире.
До его прибытия в полк ходили разные слухи. Говорили, что он не пьет. Рот сильно расстроился, услышав об этом:
– Вам-то что, вы будете сидеть на другом конце стола, а что буду делать я, сидя рядом с ним?
В ожидании приезда Жукова все офицеры собрались в школе. Когда поступило сообщение о приближающейся машине, Рот вышел встречать нового командира. Спустя несколько минут в комнату вошел высокий стройный мужчина с красным носом. За ним шел сияющий Рот. Он решил, что цвет носа сулит хорошие перспективы. Как ни странно, но Рот сильно ошибался.
Вероятно, трезвый образ жизни Жукова был связан с его страхом перед начальством. Он очень боялся, как бы кто-нибудь из генералов не узнал, что кто-то из его офицеров злоупотребляет спиртным. В то время я очень любил выпить и частенько напивался. В канун Нового года нам повезло: мы находились в резерве. Вечеринку решили устроить в школе. Командир нашего кавалерийского корпуса собирался составить нам компанию. Жуков до смерти испугался. Он боялся, что Калачев будет играть на гитаре, мы начнем петь, а некоторые могут напиться. Я входил в число нарушителей порядка. Утром Жуков попросил меня:
– Пожалуйста, сегодня не пейте много. Пообещайте, что не напьетесь. Давайте пойдем сейчас на кухню, и вы выберете любые бутылки, какие захотите, а я сохраню их для вас. Завтра вы возьмете их и выпьете. Хоть все сразу.
Я дал обещание не пить, а Калачев не играть на гитаре. После этого мы пошли на кухню, я выбрал вино, и Жуков приказал официанту отнести бутылки в его домик.
Командир корпуса любил шутки, песни и вино, и, хотя на вечеринке были трубачи и певцы, ему захотелось чего-то более душевного.
– Неужели у вас никто не играет на гитаре? – спросил он.
– Калачев, где у нас Калачев? – спросил Жуков и бросился на поиски Калачева.
Калачев играл на гитаре и пел цыганские романсы. Генерал расчувствовался и произнес несколько тостов за «дам и корнетов». Он уехал рано утром, и мы только добрели до кроватей, как он вернулся и объявил учебную тревогу. Полк умудрился собраться в рекордно короткое время.
Жуков командовал полком меньше трех месяцев – до революции, и за этот короткий промежуток времени умудрился наделать много глупостей. Я никогда не забуду эти месяцы под командованием Жукова. Много зимних ночей было потрачено на установку больших деревянных помостов с натянутой колючей проволокой на покрытую льдом Двину. Специальный рабочий батальон пожилых бородатых солдат на день убирал эти помосты за наши траншеи, а вечером выставлял их на лед; в это время батальон охраняла небольшая группа гусар. Как-то немцы, услышав шум, осветили реку и открыли огонь. Солдаты, уже немолодые, бородатые мужики, бросились врассыпную. После нескольких таких случаев Жуков построил рабочий батальон и стал взывать к чувству патриотизма. Солдаты стояли молча, никак не реагируя на его призывы. Жуков понял, что его пылкая речь не произвела на солдат никакого впечатления, и неожиданно сказал:
– Если вы опять побежите, я расстреляю каждого десятого. Поняли? Каждого десятого. Сосчитаю: раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять – выстрел!
Солдаты молчали.
– Я расстреляю вас всех, каждого! – отчаявшись, заорал Жуков.
Солдаты молчали.
– Прошью вас пулеметной очередью! Всех!
Эта угроза тоже не произвела никакого впечатления. Солдаты были уверены, что рано или поздно они все равно погибнут на реке.
