– Тащите пулеметы! – приказал Жуков.
Притащили два пулемета и установили их перед рабочим батальоном.
– Видите эти пулеметы? – закричал Жуков. – Сейчас я начну стрелять.
Солдаты по-прежнему стояли молча; ни один мускул не дрогнул ни на одном лице. Жуков потерпел полное фиаско. Пулеметы оттащили на место. Батальон разошелся.
В основном той зимой в траншеях наблюдалось затишье. Часами не было слышно ни одного выстрела. Офицеры на наблюдательных постах, которые должны были фиксировать малейшее движение на вражеской стороне, за двенадцать часов могли с трудом выдавить несколько строчек. Исключение составлял корнет, у которого в роду были немцы. Он без труда заполнял всякой ерундой целые страницы. Этот корнет недавно прибыл в полк из прибалтийской губернии. По-русски он говорил очень медленно, с акцентом. Он был невероятным педантом, и я развлекался, задавая ему одни и те же дурацкие вопросы. Он так никогда и не понял, что я, по сути, издевался над ним. Как минимум раз в неделю я спрашивал его:
– Сколько чашек кофе ты выпиваешь по утрам?
Он, словно отвечая урок по русской грамматике, отвечал:
– Каждое утро я выпиваю две чашки кофе.
– А почему не три?
– Я не пью три чашки кофе, – медленно отвечал он, – потому что это слишком много для меня.
– А почему не одну?
– Одной чашки кофе мало для меня.
Унылое существование в траншеях как нельзя больше располагало к ведению подобных «содержательных» разговоров.
Можно сказать, единственными военными действиями были периодические разведывательные операции, когда наши разведчики переходили по льду реки, пытаясь захватить в плен какого-нибудь немца, чтобы получить у него информацию о стоявшем напротив нас немецком полке.
Мы все еще находились в траншеях, когда в феврале 1917 года в России вспыхнула революция.
Часть третья
РЕВОЛЮЦИЯ
Глава 14
ПЕРВЫЕ ДНИ РЕВОЛЮЦИИ
Поздно вечером 15 марта 1917 года мы, находясь по-прежнему в траншеях на восточном берегу Двины, получили приказ срочно выехать в Режицу
[47] на подавление начавшегося в гарнизоне бунта.
До нас уже доносились слухи о беспорядках в Санкт-Петербурге; никто точно не знал, то ли началась всеобщая забастовка, то ли голодный бунт. На самом деле в полном разгаре была революция.
Режица находилась от нас на расстоянии восемьдесят километров, но нам было приказано ехать без остановки. На рассвете 16 марта мы выехали в Режицу. Путешествие оказалось не из легких. Дорога была покрыта толстым слоем снега. Стоял сильный мороз. Дул пронизывающий ветер. Мы сделали только две короткие остановки, чтобы накормить лошадей и немного отогреться в домах. На дороге мы встретили офицера из нашего полка, который возвращался из Санкт-Петербурга. Он рассказал нам, что столица охвачена беспорядками, ходят слухи об отречении императора от престола. Все это звучало так нелепо, что мы просто не могли поверить. Фактически к власти пришло Временное правительство.
17 марта, когда солнце только начало вставать из-за горизонта, наш промерзший до костей полк вошел в Режицу. Навстречу попалась группа солдат с красными бантами. Пьяные и веселые, они и не подумали отдать честь. Командир остановил лошадь и сделал им замечание.
– Вы разве не знаете, что происходит в России? – спросил его один из солдат. – Теперь мы все равны.
Командир приказал солдатам «взяться за стремя», то есть встать между лошадьми и, ухватившись за стремя, следовать за нами. По мере приближения к центру города нам все чаще попадались навстречу такие же группы солдат с красными бантами, и все они «брались за стремя». Когда мы вышли на городскую площадь, по меньшей мере сто солдат шли между нашими лошадьми; причем надо учесть, что полк насчитывал не более пятисот человек. Уставшие, замерзшие гусары в раздражении пинали солдат, многие из которых стали молить о снисхождении.
– Сейчас там проходит заседание Совета солдатских и рабочих депутатов, – показывая на большое здание, стоявшее на площади, доложил корнет командиру полка. – Не понимаю, что это значит, но так мне сказали.
Никто из ехавших во главе нашей колонны ничего не знал ни о каком Совете солдатских и рабочих депутатов. Петрякевич, ехавший во главе 1-го эскадрона, обращаясь к командиру полка, спросил:
– Разрешите пойти и выяснить, что там происходит.
Командир принял его предложение.
Петрякевич спешился у здания и исчез внутри. Мы остановились. Спустя несколько минут из здания в панике повалила толпа солдат и штатских. Последним из дверей вышел Петрякевич, ударами стека подгоняя замешкавшихся в дверях людей. Он в мгновение ока разогнал местных революционеров, взявших власть в свои руки.
За четыре часа мы арестовали и посадили под стражу более трехсот человек. Затем заняли две железнодорожные станции, почту, прочие правительственные здания и приступили к патрулированию города. В городе установился порядок, и только время от времени то тут, то там происходили небольшие инциденты.
Полк расквартировался в казармах и в частных домах. Мы, офицеры, устроились в гостинице. К одиннадцати часам порядок был более или менее восстановлен, и я зашел в кафе рядом с гостиницей, чтобы позавтракать. Я сидел за столиком, когда в кафе вбежали два солдата, один с пистолетом, а другой с шашкой, и начали выкрикивать оскорбления в мой адрес. Я вскочил и бросился к ним. Они повернулись и выскочили из кафе, и мне не удалось их догнать. Вскоре кафе заполнилось офицерами. В полдень зашел разносчик газет, из которых мы уже официально узнали об отречении императора и развитии революции. Если нам так быстро удалось подавить беспорядки в Режице, почему же никому не удалось сделать это в Санкт-Петербурге? Мы за один день смогли справиться с местным гарнизоном, численностью 10 000 человек. Разве в столице нет людей, которые могли бы сделать то же самое? Нас мучило множество вопросов. Что теперь мы должны делать? Как себя вести? Наш мир рушился на глазах, и мы не понимали, какое занимаем в нем положение. В тот момент у нас не было ответов на эти вопросы.
Мы допустили большую ошибку, устроившись в гостинице и оставив без присмотра своих солдат. Мы просто еще не осознали всей сложности положения и вели себя обычным образом. В наше отсутствие к гусарам пришли агитаторы. Когда Петрякевич зашел в школу, в которой разместился 1-й эскадрон, он увидел революционера, выступавшего перед гусарами. Недолго думая, Петрякевич ударил оратора стеком и вышвырнул из школы. Но, отловив одного, мы упустили десятки других, занимавшихся агитацией в солдатских казармах. Очень скоро мы поняли, что слова агитаторов проникают в сердца наших солдат. Жуков неоднократно звонил в штаб 5-й армии с просьбой отозвать нас обратно, в траншеи. Но штаб настаивал на том, чтобы мы оставались в Режице, исполняя полицейские функции. Три дня нам удавалось поддерживать порядок, но мы понимали, что долго это продолжаться не может.
