Милосердие покрывает строгость, при строгости надобна милость, иначе строгость — тиранство. Я строг в удержании здоровья, истинного искусства, благонравия: милая солдатская строгость, а за сим общее братство. И во мне строгость по прихотям была бы тиранством. Гражданские доблести не заменят жестокость в войсках… Солдаты, сколько ни веселю — унылы и разводы скучны. Шаг мой уменьшен в три четверти, и тако на неприятеля вместо 40 — 30 верст…
Мою тактику прусские принимают, а старую протухлую оставляют; от сего французы их били…
Я — лутче Прусского покойного великого короля; я милостью Божиею батальи не проигрывал…
Французы заняли лучшее от нас, мы теряем: карманьольцы бьют немцев, от скуки будут бить русских, как немцев».
Это отрывки из записочек Суворова, которые он называл «мыслями вслух», из его писем Хвостову за первую половину января 1797 года. Приговор полководца однозначен: «не русские преображения!» Всем своим существом военного человека он чувствует страшную угрозу, нависшую над Отечеством: «Всемогущий Боже, даруй, чтоб зло для России не открылось прежде 100 лет, но и тогда основание к сему будет вредно».
Восьмого декабря умер Румянцев. «Ваше Сиятельство потеряли отца, а Отечество героя! — пишет потрясенный Суворов сыну фельдмаршала графу Николаю Петровичу. — Я ж равно Вам в нем отца теряю…» Теперь на его плечах лежала ответственность за судьбу русской военной школы.
В первые же дни своего царствования Павел пожаловал чин фельдмаршала Николаю Репнину, Николаю Салтыкову, Ивану Чернышеву. 15 декабря фельдмаршалом стал Иван Салтыков. 5 апреля по случаю коронации этот чин получили еще трое: Михаил Каменский, Валентин Мусин-Пушкин и Иван фон Эльмпт. 26 октября к ним прибавился престарелый эмигрант герцог Виктор Франциск Брольо, маршал Франции.
За всю историю Российской империи ничего подобного не было, если не считать столь же скоропалительных пожалований в начале недолгого царствования Петра III. За 34 года царствования Екатерины II в генерал-фельдмаршалы были пожалованы только пятеро: Петр Румянцев и Александр Суворов за выдающиеся победы, Захар Чернышев и Григорий Потемкин по должности президентов Военной коллегии, Александр Голицын за успешную кампанию 1769 года и по должности главноначальствующего в Петербурге — все, кроме Потемкина, в военное время! Но Павел Петрович превзошел своего отца — в мирные дни появились сразу восемь новых фельдмаршалов! Причем среди них были те, кого Суворов не без оснований считал своими соперниками и недоброжелателями.
«[Милость] не питает [верноподданного] заслуги, когда сей, яко каженик, теряет свои преимущества… Я Генерал Генералов. Тако не в общем генералитете. Я не пожалован (в фельдмаршалы. — В. Л.) при пароле», — делится с Хвостовым Суворов. И следует вывод: «Фельдмаршал понижается».
Цель этих скоропалительных пожалований — умалить авторитет самого популярного вождя армии, принципиального противника павловских военных реформ по прусскому образцу.
Двадцатого декабря был сделан первый выпад императора против Суворова — отмена собственного повеления о назначении его шефом Суздальского пехотного полка. Затем один за другим следуют выговоры: за посылку офицеров курьерами, за увольнение их в отпуск без разрешения императора, за аттестацию их для производства в чины.
«Сколь же строго, Государь, ты меня наказал за мою 55-летнюю прослугу! Казнен я тобою стабом (штабом. — В. Л.), властью производства, властью увольнения от службы, властью отпуска, знаменем с музыкою при приличном карауле, властью переводов. Оставил ты мне, Государь, только власть Высочайшего указа 1762 году
[33]», — записывает свои мысли Суворов 11 января 1797 года.
У него уже созрело решение: воспользовавшись предоставленным дворянам правом не служить, попроситься в отставку. Но он не может бросить дело всей своей жизни. Он знает, что на него смотрят тысячи глаз. Суворов подает рапорт о предоставлении ему годичного отпуска. Следует сначала отказ, затем требование немедленно отправиться в Санкт-Петербург. И тогда он подает прошение об отставке. В ответ летит приказ, отданный Павлом 6 февраля 1797 года: «Фельдмаршал граф Суворов отнесся к Его Императорскому Величеству, что так как войны нет и ему делать нечего, за подобный отзыв отставляется от службы».
Поход в Европу не состоялся. Из Северной Италии шли тревожные вести. 3—4 (14—15) января австрийцы потерпели тяжелое поражение в битве при Риволи. Вся Северная Италия была завоевана Бонапартом. Российский посол в Вене граф Андрей Кириллович Разумовский посылал Суворову газеты и другие сведения об Итальянской кампании с просьбой сообщить свое мнение. 27 февраля Суворов отвечает:
«Бонапарте концентрируется — Гофкригсрат его мудро охватывает от полюса до экватора. Славное делает раздробление, ослабевая массу.
Не только новые, но и старые войски штык не разумеют, сколько гибельный карманьольский не чувствуют. Провера пропал. Святейший и отец (римский папа. — В. Л.) в опасности. Альвинций к Тиролю, дрожу для Мантуи, ежели Эрцгерцог Карл не поспеет. Но и сему не надобно по артиллерии строиться, а бить просто вперед… О, хорошо! ежели б это при случаях внушали…»
О себе же он сообщает: «Я команду сдал. Как сельский дворянин еду в Кобринские деревни в стороне Литовского Бржеста».
Прогноз великого полководца сбывался с поразительной точностью: австрийский главнокомандующий Альвинци, посланный на помощь запертому в Мантуе фельдмаршалу Вурмзеру, был отброшен в сражении при Риволи. А через день при Фаворито корпус под командованием фельдмаршал-лейтенанта маркиза Проверы капитулировал. Вскоре сдалась крепость Мантуя, считавшаяся ключом к Северной Италии, с укрывшейся в ней армией Вурмзера. Французы вторглись в Австрию и стали угрожать Вене. 7(18) апреля было подписано Леобенское перемирие между эрцгерцогом Карлом и Бонапартом. А в октябре генерал Бонапарт вырвал у австрийцев мир, оставив за Францией созданные на территории Италии марионеточные республики.
В это время Суворов уже находился в своем белорусском имении «Кобринский Ключ», подаренном ему Екатериной II за Польскую кампанию. В сочиненной Полевым биографии полководца описано его прощание с Фанагорийским полком:
«Повинуясь воле монарха, трогательно разстался с товарищами своими Суворов. Его любимый Фанагорийский полк был выстроен на площади Тульчинской. Суворов явился перед полком в фельдмаршальском мундире, во всех орденах, обратил речь к солдатам, прощался с ними, увещевал их быть верными Государю, послушными начальникам. Потом снял он с себя ордена, положил их на барабан и воскликнул: "Прощайте, ребята, товарищи, чудо-богатыри! Оставляю здесь всё, что я заслужил с вами. Молитесь Богу! Не пропадет молитва за Богом и служба за Царем! Мы еще увидимся — мы еще будем драться вместе! Суворов явится среди вас!"
Солдаты плакали. Суворов подозвал одного из них к себе, обнял, зарыдал и побежал в свою квартиру. Почтовая тележка стояла уже готовая. Суворов сел в нее, и тройка помчалась».
