По подании чаю требовал белой бумаги для записывания своих уроков и вытверженного им. Вместо орешковых чернил он всегда писал китайскою тушью.
После чаю Суворов не назначал своему повару, что готовить, а всегда у него спрашивал: "Что у тебя будет для гостей?"
Повар отвечал, что придумал. — "А для меня что?" — спрашивал Князь, и повар в постный день отвечал "Уха", а в скоромный — "Щи". Было и жаркое. Пирожного Суворов почти никогда не ел. Соусы редко. Большой званый обед для гостей был из семи блюд и никогда более.
После чаю Суворов, всё еще не одетый, садился на софу и начинал петь по нотным книгам духовные концерты Бортнянского и Сартия (итальянского композитора Джузеппе Сарти. — В. Л.); пение продолжалось целый час. Суворов очень любил петь и всегда пел басом. Окончив пение, одевался обыкновенно не долее, как в пять минут; после того снова умывал лицо холодною водою и приказывал камердинеру Прошке позвать своего адъютанта полковника Данилу Давыдовича Мандрыкина с письменными делами.
Еще не было и семи часов, когда Суворов отправлялся на развод и каждый раз при этом говорил солдатам: "Братцы! Смелость, храбрость, бодрость, экзерциция, победа и слава! Береги пулю на три дня. Первого коли и второго коли, а третьего с пули убей!.. Ученый один, а неученых десять" — и прочее.
К разводу он всегда выходил в мундире того полка, какой был тогда в карауле. После развода, если не было письменных дел, то приказывал позвать инженер-полковника Фалькони для чтения иностранных газет на французском и немецком языках; по окончании чтения газет вдруг спрашивал: готово ли кушать? И садился за стол в восемь часов утра. К этому же времени собирались гости, приглашенные к обеду его. В ожидании почетных посетителей обед иногда отлагался до девяти часов утра.
Суворов никогда не завтракал и никогда не ужинал. Перед обедом всегда пил одну рюмку тминной сладкой водки, но не более, а за неимением тминной рюмку золотой водки
[36] и всегда закусывал редькою. В случае, если бывал нездоров желудком, выпивал вместо того рюмку пеннику, смешанного с толченым перцем. В продолжение обеда пил с большою умеренностию венгерское или малагу, а в торжественные дни шампанское. Плодов и лакомств не любил, иногда только вместо ужина подавали ему изрезанный тонкими ломтиками лимон, обсыпанный сахаром, или три ложечки варенья, которые он запивал сладким вином.
В армии Суворов никогда не обедывал один. Стол накрывался всегда на пятнадцать, двадцать и более приборов для военных генералов и прочих чинов, составлявших его свиту. Суворов никогда не садился на хозяйское место, а всегда сбоку, по правую сторону стола, на самом углу.
Столовый прибор для него был особенный. Всегда оловянная ложка, на образец серебряной. Когда случалось спрашивали его, почему он предпочитает оловянную ложку, он отвечал, что в серебре есть яд. Нож и вилка его были с белыми костяными черешками; стакан и рюмка также отличные от других. Кушанья не ставили на стол, а носили прямо из кухни, с огня, горячее, в блюдах, обнося каждого гостя и начиная со старшего. Суворову же подносили не всякое блюдо, а только то, которое он всегда кушал. За столом он любил, чтоб гости беспрестанно говорили; в случае же тишины вскрикивал: "Да говорите, братцы, что-нибудь!"
По слабости желудка Суворов наблюдал величайшую умеренность в пище. Камердинер его Прохор Дубасов, называемый Прошкой, всегда стоял при столе и не допускал его съесть лишнее, но отнимал у него тарелку, не убеждаясь никакими просьбами, потому что знал в случае нездоровья Суворова, что сам же будет в ответе и подвергнется строгому взысканию: зачем давал лишнее есть?
Если кто приглашал Суворова к обеду, то обыкновенно приглашал и повара его. Когда же не он готовил, то Суворов за столом ничего не ел и жаловался на нездоровье.
Перед обедом, идучи к столу, он читал громко молитву "Отче наш". После стола всегда крестился три раза. Молился усердно утром и вечером по четверти часа и с земными поклонами.
Во всё время Великого поста всякий день в его комнатах отправлялась Божественная служба. Суворов при этом почти всегда служил дьячком, зная церковную службу лучше многих приходских дьячков. На первой неделе Великого поста ел грибное кушанье. В прочие недели употреблял и рыбу. На Страстной неделе всегда говел и тогда во всю неделю довольствовался одним чаем, и то без хлеба.
О Святой неделе: отслушав заутреню и раннюю обедню в церкви, становился в ряду с духовенством и христосовался со всеми, кто бы ни был в церкви. Во всё это время камердинеры стояли сзади его с лукошками крашеных яиц и Суворов каждому подавал яйцо, а сам ни от кого не брал. Пасха и кулич во всю Святую неделю предлагались гостям его.
В Троицын день и в Семик Суворов всегда любил обедать в роще, с гостями своими, под березками, украшенными разноцветными лентами, при пении песельников и при звуках музыки в разных местах рощи. После обеда начинал играть в хороводы, но только не с девицами, а с солдатами и с военными чинами.
Во время святок, в Херсоне, Суворов звал к себе на вечерники, на которые много собиралось и дам, забавлялся в фанты и в разные игры, но преимущественно любил игру "жив-жив курилка"
[37]. Когда же приходил час сна, тихонько уходил от гостей в спальню, а бал продолжался без него иногда до рассвета.
На масленице он очень любил гречневые блины и катался с гор. На этой неделе в Херсоне и в других местах у него бывали балы, иногда раза по три.
Имянин и рождения своего никогда не праздновал, но всегда праздновал торжественные дни рождения и тезоименитства Императрицы и Ея Наследника, также Великого Князя Александра Павловича. В сии дни он бывал в церкви во всех своих орденах и во всём блеске. После общего молебна служил еще свой особенный молебен о здравии Царского дома, с коленопреклонением; сзывал гостей на обед, а иногда и на бал.
После обеда Суворов опять умывался, выпивал стакан английского пива с натертой лимонной коркой и с сахаром и ложился спать часа на три; но когда случалось дело, отдых его сокращался.
Ложился отдыхать, совершенно раздевшись. Постелею ему служило сено, укладенное так высоко, как парадная кровать. Над сеном постилалась толстая парусинная простыня, на нее тонкая полотняная, в головах две его пуховые подушки, которые везде за ним возились. Третья полотняная простыня служила ему вместо одеяла. В холодное время он еще сверх того накрывался синим плащом.
Встав после обеда, одевался с такою же скоростию, как поутру.
Одежда его, кроме белья, состояла из канифасового
[38] платья с гульфиками. Садясь на стул, он надевал наколенники
[39] и китель (белый канифасный камзол с рукавами). Это был его домашний, комнатный наряд. В заключение надевал на шею Александровский или Аннинский орден; но при выезде он всегда был в мундире, надевал все кресты, а в торжественные дни — все ленты и звезды.
