Потемкин, приславший сиделку госпожу Давье для ухода за раненым генералом, выразил ему свое сочувствие — этого было достаточно, чтобы воскресить «умирающего». Отношения были полностью восстановлены.
Легенда о серьезной размолвке Суворова с Потемкиным под Очаковом и изгнании Александра Васильевича из армии, придуманная Полевым, была повторена Петрушевским. Правда, после выхода в свет работы Масловского (1891) лучший биограф Суворова во втором издании своего капитального труда был вынужден отказаться от нее, но сделал это весьма деликатно — поместив опровержение в примечаниях.
Советские биографы генералиссимуса вторых изданий и примечаний не жаловали. Вот и приходится читать у самого плодовитого из них К. Осипова, чья книга о Суворове переиздавалась десяток раз, как адъютант Потемкина явился с грозным запросом о самочинном бое, а виновник, из шеи которого извлекали пулю, «корчась от боли, велит передать:
Я на камушке сижу,
На Очаков я гляжу…»
Поскольку «князь Тавриды не прощал обид и не жаловал ослушников», «Суворову было предложено покинуть армию», а спасло его лишь вмешательство императрицы.
Несомненно, ближе к истине граф Ланжерон. Хотя сам француз в осаде Очакова не участвовал и повторил выпады против Потемкина, якобы медлившего с взятием крепости и тем самым побудившего Суворова «завязать дело, которое могло бы повести к штурму», рассказанный им эпизод заслуживает внимания:
«Его отнесли в лагерь, и распространился слух, что он умирает. Массо, французский хирург, прибежал и нашел Суворова в его палатке плавающим в крови и играющим в шахматы со своим адъютантом. Массо просит его дать перевязать себя. Суворов, не отвечая, продолжает свою партию, восклицая: "Тюренн! Тюренн!"
Массо в досаде говорит ему: "Ну что же, генерал, когда Тюренн бывал ранен, то он давал себя перевязать!"
Суворов посмотрел на Массо и, не говоря ему ни слова, бросился на свою постель и позволил перевязать себе рану».
Александр Васильевич не вернулся в лагерь под Очаков. Может быть, причиной тому были плохо заживавшая рана и контузия в грудь, полученная при взрыве в Кинбурне. Но, скорее всего, привыкший с легкой руки Потемкина к большой самостоятельности, он не захотел играть вторые роли.
Через два дня после ранения Суворова огромный турецкий флот снова бросил якоря подле Очакова. Капитан-паша больше не решался атаковать русскую эскадру и флотилии на лимане. Отказавшись от активных действий, он нес охранную службу. Только 4 ноября Гази Хасан-паша решил покинуть очаковские воды и ушел зимовать на юг. И почти сразу же, 7 ноября, по приказу Потемкина ватага верных запорожцев взяла приступом остров Березань — важный укрепленный пункт на подступах к Очакову.
Сильные снегопады почти на месяц приостановили активные действия. 1 декабря главнокомандующий подписал составленную им лично диспозицию штурма крепости. Удар наносился одновременно шестью колоннами с разных направлений. Для развития успеха был выделен резерв. Атака должна была вестись со всей решительностью.
Шестого числа в семь часов утра начался штурм, а через час с четвертью всё было кончено. Потери противника, не считая обывателей, составили девять с половиной тысяч убитыми и четыре тысячи пленными. В крепости были взяты огромные трофеи: 310 пушек, 180 знамен, запасы оружия на тысячи человек. Потери русской армии составили более двух с половиной тысяч убитыми и ранеными, среди них один генерал-майор, один бригадир и 147 обер-офицеров.
Кампания закончилась. Кинбурн, Херсон, Крым и Кубань остались неприкосновенными. Падение крепости, которую считали главным турецким оплотом в Причерноморье, произвело огромное впечатление в Европе и означало конец трехсотлетнему господству Оттоманской Порты на Черном море.
«С завоеванием Очакова спешу Вашу Светлость нижайше поздравить, — писал Суворов. — Боже даруй Вам вящие лавры!»
Неделю спустя он напомнил о себе: «Ваша Светлость изволите описывать обыкновенное жребия течение высокости или великости веществ. Я всегда говорил, перемена от Каира до Стокгольма, от Багдада до Филадельфии. Милостивый Государь! мне повелите ли явиться к себе в Санкт-Петербург, или… ничего не скажу, да будет Ваша воля!»
Ответ Потемкина неизвестен. Но уже 23 декабря Суворов набрасывает записку: «Как мне, батюшка, с Вами не ехать! Здесь сдам и — ночью в Херсон».
Светлейший князь звал его с собой в столицу.
ЗВЕЗДНЫЙ ЧАС
Четвертого февраля Потемкин прибыл в Петербург. Очевидно, Суворов приехал вместе с ним.
Официальные события при дворе описывались в камер-фурьерском церемониальном журнале. В записи от 11 февраля читаем:
«По собрании ко Двору знатных Российских обоего пола особ, чужестранных министров и знатного дворянства, в 12 часу пред полуднем Ее Императорское Величество и Их Императорские Высочества в препровождении знатных придворных особ обоего пола изволили выход иметь к литургии, а по окончании оной, приняв поздравление от членов Синода в церкви и пожаловав их к руке, благоволили возвратиться из церкви и шествовать чрез парадные покои…
Пред внутренними покоями в кавалергардской комнате угодно было допустить же к руке знатный воинский Генералитет, членов Совета и придворных кавалеров… В сие время мимо Зимнего каменного Ея Императорского Величества дворца эскадроном лейб-гвардии Конного полка с 4 трубачами везены в Петропавловскую крепость взятые войсками Ея Императорского Величества при сражении под Очаковом турецкие знамена числом до 200, которые обозрев Ее Императорское Величество из фонарика, потом обще с Их Императорскими Высочествами изволила иметь обеденный стол в столовой комнате на 27 кувертах; к столу же были приглашены:
1. Княгиня Катерина Романовна Дашкова
2—4. Дежурные фрейлины
5. Князь Григорий Александрович Потемкин Таврический
7. Александр Васильевич Суворов».
Вместе с Потемкиным Суворов присутствовал и на литургии, и на торжественной церемонии, и за царским столом.
Однако биографы Суворова ничего этого не заметили. В первом издании труда А.Ф. Петрушевского утверждается: «Хотя Потемкин не отличался злопамятностью, но на этот раз был слишком глубоко задет в своем властительном самолюбии… Он был принят с почетом и триумфом, причем благосклонность к нему Государыни играла гораздо большую роль, чем действительные его заслуги… При распределении генералитета по войскам обеих действующих армий Суворов не был внесен в списки; единственной тому причиной могло быть неудовольствие Потемкина. Суворов узнал про это вовремя, поскакал в Петербург и представился Государыне для принесения благодарности за прошлогодние награды. Поклонившись по обыкновению ей в землю, Суворов с жалобным видом сказал: "Матушка, я прописной". — "Как это?" — спросила Екатерина. "Меня нигде не поместили с прочими генералами и ни одного капральства не дали в команду". Государыня на этот раз не поддержала своего баловня, не захотела сделать несправедливость, как бы ни был в ее глазах виноват Суворов за очаковскую попытку. В самом деле ей не расчет было лишиться на театре войны такой боевой силы, какую представлял Суворов, особенно при усложняющихся обстоятельствах. Но, не желая поступать наперекор Потемкину, государыня назначила Суворова в армию Румянцева».Этот вымысел повторяли все без исключения советские исследователи жизни Суворова. Обратимся к документам.
