Сталин категорически отверг возможность такого решения. Его поддержал Молотов. И этого оказалось достаточным, чтобы Москва навсегда осталась Москвой.
2. Присвоить И. В. Сталину звание Генералиссимуса Советского Союза.
Вопрос о присвоении звания генералиссимуса обсуждался несколько раз, и каждый раз Сталин убеждал этого не делать.
За присвоение И. В. Сталину звания генералиссимуса выступили маршалы Жуков, Рокоссовский, Василевский, Конев. «Очень интересной была реакция Сталина на наше предложение, — так вспоминал И. С. Конев, — присвоить ему звание генералиссимуса. Это было уже после войны. На заседании Политбюро, где обсуждался этот вопрос, присутствовали Жуков, Василевский, я и Рокоссовский (если не ошибаюсь). Сталин сначала отказывался, но мы настойчиво выдвигали это предложение. Я дважды говорил об этом. И должен сказать, что в тот момент искренне считал это необходимым и заслуженным. Мотивировали мы тем, что по статуту русской армии полководцу, одержавшему большие победы, победоносно окончившему кампанию, присваивается такое звание.
Сталин несколько раз прерывал нас, говорил: «Садитесь», а потом сказал о себе в третьем лице:
— Хотите присвоить товарищу Сталину генералиссимуса. Зачем это нужно товарищу Сталину? Товарищу Сталину это не нужно. Товарищ Сталин и без этого имеет авторитет. Это вам нужны звания для авторитета. Товарищу Сталину не нужны никакие звания для авторитета. Подумаешь, нашли звание для товарища Сталина — генералиссимус. Чан Кайши — генералиссимус, Франко — генералиссимус. Нечего сказать, хорошая компания для товарища Сталина. Вы маршалы, и я маршал, вы что, меня хотите выставить из маршалов? В какие-то генералиссимусы? Что это за звание? Переведите мне.
Пришлось тащить разные исторические книги и статуты и объяснять, что это в четвертый раз в истории русской армии после Меншикова и еще кого-то, и Суворова.
В конце концов он согласился. Но во всей этой сцене была очень характерная для поведения Сталина противоречивость: пренебрежение ко всякому блеску, ко всякому формальному чинопочитанию и в то же время чрезвычайное высокомерие, прятавшееся за той скромностью, которая паче гордости».
Рокоссовский говорил, что Сталин согласие дал после того, как он заявил: «Товарищ Сталин, вы маршал и я маршал, вы меня наказать не сможете!»
27 июня 1945 года Указом Президиума Верховного Совета СССР И. В. Сталину было присвоено вновь учрежденное звание Генералиссимуса Советского Союза.
Молотов впоследствии не раз говорил: «Сталин жалел, что согласился на генералиссимуса. Он всегда жалел… Сталин только один, имейте в виду, а генералов-то много. Потом было ругался: «Как я согласился?» Вождь всей партии, всего народа и международного движения коммунистического и только генералиссимус. Это же принижает, а не поднимает! Он был гораздо выше этого! Генералиссимус — специалист в военной области. А он — и в военной, и в партийной, и в международной. Два раза пытались ему присвоить. Первую попытку он отбил, а потом согласился и жалел об этом».
26 июня 1945 года председатель Президиума Верховного Совета СССР М. И. Калинин подписал указы о награждении И. В. Сталина вторым орденом «Победа» и о присвоении ему звания Героя Советского Союза.
Сталина убедили принять второй орден «Победа», поскольку вторым орденом «Победа» были награждены маршал Жуков и маршал Василевский.
Узнав о присвоении звания Героя Советского Союза, Сталин возмутился и решительно отказался принять «Золотую Звезду». Сталин заявил: «Подхалимы придворные! Такая высокая награда должна вручаться только воинам, проявившим героизм на поле боя! Я же в атаку с винтовкой наперевес не ходил и героизма не проявлял».
Фотографии И. В. Сталина с двумя Золотыми звездами — Золотой Звездой Героя Социалистического Труда и Золотой Звездой Героя Советского Союза — нет. Это художники рисовали И. В. Сталина с двумя Золотыми Звездами. Золотая Звезда Героя Советского Союза до конца жизни И. В. Сталина хранилась в Наградном отделе Президиума Верховного Совета СССР. Ее прикрепили к его кителю лишь после смерти перед гражданской панихидой.
Подготовка японской кампании
Генерал С. М. Штеменко в книге «Генеральный штаб в годы войны» пишет:
«Летом 1944 года, когда второй фронт был все-таки открыт, союзники еще раз попытались повлиять на решение СССР по японскому вопросу. В конце июня глава американской военной миссии в Москве генерал-майор Д. Дин обратился от имени начальника штаба армии США к начальнику нашего Генерального штаба Маршалу Советского Союза A. M. Василевскому с настойчивой просьбой о всемерном ускорении вступления СССР в войну на Дальнем Востоке. Зная точку зрения Советского правительства, Александр Михайлович твердо заявил, что до окончательного разгрома фашистской Германии об этом не может быть и речи. На аналогичный запрос Черчилля И. В. Сталин тоже ответил, что позиция Советского правительства не изменилась.
Только на исходе сентября 1944 года, после очередного доклада в Ставке, мы получили от Верховного задание подготовить расчеты по сосредоточению и обеспечению войск на Дальнем Востоке.
— Скоро, видимо, потребуются, — заключил Сталин этот короткий и как бы мимолетный разговор.
Такие расчеты в начале октября были сделаны, а в середине того же месяца Сталин впервые воспользовался ими при переговорах с Черчиллем и Иденом, прибывшими в Москву.
Мне лично в тот раз довелось видеть премьер-министра Великобритании лишь однажды. Случилось это вечером, когда мы с генералом А. И. Антоновым явились на обычный доклад в Ставку. Еще в приемной нас предупредили, что у Сталина Черчилль и что Верховный распорядился, чтобы мы заходили, как только прибудем.
Черчилль со Сталиным сидели в креслах друг против друга и оба нещадно дымили: один — толстой сигарой, другой — неизменной трубкой. За письменным столом расположился переводчик.
Сталин представил нас и сказал, что господин Черчилль хочет послушать доклад об обстановке на фронтах. Антонов сделал такой доклад, но с некоторым отступлением от порядка, принятого в Ставке. В данном случае фронты представлялись последовательно с севера на юг и обстановка на них излагалась по так называемому сокращенному варианту. Черчилль подошел к столу, внимательно посмотрел разложенные на нем карты и задал только один вопрос: сколько войск у немцев против Эйзенхауэра? Алексей Иннокентьевич ответил.
После этого нас отпустили, но мы остались в соседней комнате в надежде, что Черчилль скоро уедет и нам удастся положить на подпись Верховному некоторые неотложные документы. Минут через двадцать такая возможность действительно представилась.
Перед нашим уходом Сталин вызвал Поскребышева и распорядился:
— Виски и сигары, которые подарил мне Черчилль, отдайте военным. — Затем, обращаясь к нам, добавил: — Попробуйте, наверно, это неплохо.
Когда мы садились в машину, ящик с виски и коробка сигар находились уже там.
