Гауптман отступил к стенке лифта, потрясение глядя на нее.
– Не сомневайтесь, мистер Гауптман, – проговорила Виктория очень-очень тихо и позволила двери открыться.
Глава 21
Когда капитан Харрингтон возвращалась обратно в рубку, адреналин в крови и нервах все еще кипел. Мелочная, отталкивающая ограниченность, скрывающаяся за дорогим фасадом, всегда вызывает раздражение, и, возможно, она поступила не лучшим образом – но, по крайней мере, свои намерения высказала довольно ясно. Слово в слово. Более того, они оба прекрасно понимали, что репутация, служащая магнату предметом поклонения, вынудит его принять вызов без всяких условий.
Лифт остановился, дверь открылась. Виктория, глубоко вдохнув, шагнула в рубку. Пановский встретил ее встревоженным взглядом. Видимо, ужасное напряжение противостояния частично просочилось сквозь закрытый люк центрального. Или членам экипажа передалась мрачность их капитана, когда она вместе с Гауптманом приходила мимо них к шлюзу. Это не имело значения. Лейтенант знал о происходящем. Его обеспокоенное лицо выдавало его реакцию, и Виктория видела то же выражение на лицах большинства своих подчиненных.
Она заставила себя улыбнуться и перейти на спокойный шаг. Озабоченность не покинула Пановского, но он заметно расслабился. Харрингтон направилась к центру рубки, где огляделась в поисках Маккеона. Его не было видно. Люк в центральный оказался закрыт.
Она прошла туда. Когда створка скользнула в сторону, старший помощник поднял на нее глаза. Ей не хотелось заходить в отсек прямо сейчас. Слишком много холодной ненависти прокатилось по его переборкам, и Виктория чувствовала исходящие от Маккеона искры остаточной ярости, сталкивающиеся и резонирующие с ее собственными. Старпом выдавил натянутую улыбку и собрался покинуть помещение.
Капитан сделала знак остаться, подошла к собственному креслу, села и повернулась к нему.
– Вы рисковали, Алистер, – произнесла она. Харрингтон впервые назвала его по имени, но он, похоже, даже не заметил этого.
– Я… – Маккеон передернул плечами. – Он просто вывел меня из себя, мэм. Явился сюда, словно господь бог, спустившийся покарать грешников! А этот последний его грязный трюк… – Старпом стиснул зубы и помотал головой.
– Он не забудет, как вы поставили его на место.
Маккеон кивнул, и Виктория вдруг с горькой иронией припомнила его собственное предостережение, произнесенное им в тот день, когда Тремэйн впервые обнаружил у Гауптмана нелегальный груз.
– Вам не следовало этого делать, – продолжала она. – Это была моя битва и моя ответственность, но… спасибо вам.
Маккеон покраснел.
– Это не только ваша битва, мэм. И Флота тоже. Черт, и «Бесстрашного», а значит, и моя. – Румянец у него на лице стал еще гуще, и он уставился на свои сплетенные пальцы. – Я был не очень-то хорошим старпомом, мэм, верно?
Виктория начала было отвечать, но остановилась, глядя на его склоненную голову. Этот человек ради нее только что поставил себя под очень серьезный удар. Он вступил в схватку с одним из самых могущественных людей в Королевстве. И думать не хотелось, чем могло закончиться ее противоборство с Гауптманом, не вмешайся Маккеон. Ей и в голову не пришло бы использовать историю с коллектором для обращения махинаций Гауптмана против него самого. В тот момент Викторию занимало совсем другое. Она удерживала себя от того, чтобы не вцепиться врагу в горло, ведь это погубило бы всю ее дальнейшую карьеру.
Маккеон успел остановить капитана, прежде чем она совершила непоправимую ошибку. Он увидел брешь, воспользовался ею – и заставил Гауптмана защищаться, выиграв время, чтобы Виктория смогла хоть немного взять себя в руки. Она перед ним в долгу. В глубоком личном долгу. И вряд ли когда-нибудь сможет его отдать. А раз так, ей хотелось успокоить Алистера, умалить его промахи как старшего помощника.
Но для капитана военного корабля личные чувства и благодарность, как бы глубоки и заслуженны они ни были, должны отступить на второе место после выполнения профессионального долга. Виктория откашлялась и произнесла мягким, безличным тоном:
– Верно, мистер Маккеон, не были.
Она заметила, как он вздрогнул, как напряглись его плечи, и ей захотелось протянуть ему руку. Но капитан этого не сделала. Она просто сидела и ждала.
Молчание тянулось, напряженное и болезненное. Маккеон сжимал стиснутые колени. Виктория слышала его дыхание, биение собственного пульса, и терпеливо ждала. Старпом, вне всякого сомнения, хотел сказать что-то еще, просто ему требовалось некоторое время, чтобы облечь мысли в слова, а уж времени-то Харрингтон готова была предоставить сколько угодно.
– Я знаю, мэм, – произнес он наконец. – И… сожалею. – Алистер дернул плечом и поднял глаза. – Это немного, но больше мне сказать нечего. Я подвел вас, подвел корабль. И я сожалею.
– О чем, мистер Маккеон?
Он поморщился от сочувствия в ее голосе, но вопрос понял. На мгновение Виктории показалось, что старпом сейчас вскочит и убежит, но он остался.
– Ну… – Маккеон сглотнул и обвел отсек невидящим взглядом. – О том, что я позволил своим личным переживаниям взять верх над чувством долга, мэм.
Он заставил себя посмотреть в глаза капитану, и в этот момент они словно поменялись возрастом. Высокий, сильный старший помощник, при всем своем многолетнем опыте, внезапно показался юным и ранимым. В его взгляде почти сквозили отчаяние и мольба о понимании.
– Вы поднялись на борт… и выглядели такой чертовски юной, – продолжал он с мучительным отвращением к самому себе. – Я знал, что вы заслужили командование. Черт, достаточно взглянуть на ваш послужной список! Но мне самому так хотелось… а у меня и выслуги для этого не хватает… – старпом хрипло рассмеялся. – И вероятно, никогда не хватит. Я ломовая лошадь, капитан. Работяга. Из тех, кто работает с восьми до пяти. Но, черт, как я хотел этот корабль. Больше, чем признавался сам себе. И вот вы – пятью годами младше меня, с опытом командования гиперкораблем за плечами, входите из шлюза на палубу. В белом берете.
Он сжал кулаки, вскочил и заметался по тесному помещению центрального поста, словно зверь по клетке. Виктория чувствовала его боль и презрение к самому себе. Ей казалось, что страдания окутали старпома ядовитым облаком, но она подавила внезапное желание прервать его монолог, остановить и защитить от самого себя. Она не могла. Ему нужно было выговориться, а ей – выслушать, если она надеялась, что барьеры между ними действительно исчезнут.
– Я ненавидел вас, – его глухой голос отскакивал от переборок. – Я пытался что-то сделать с собой, но все равно ненавидел. И лучше не становилось. Только хуже с каждым днем. Хуже с каждым разом, когда я видел, как вы все делаете правильно, а я понимал, что хочу, чтобы вы сделали неправильно. Тогда я бы смог оправдать свои чувства. А потом начались учения. Проклятье, я понимал, насколько идиотскую задачу перед вами поставили. Я видел, что она невыполнима, – и вместо того, чтобы включиться и помочь, свалил все на вас, потому что в глубине души хотел, чтобы вы провалились. Капитан, я ведь артиллерист по специальности. Каждый раз, когда что-то шло не так, каждый раз, когда кто-нибудь из этих чертовых Нападающих «уничтожал» нас, мне все время казалось, будто я могу сделать лучше. Я знал, что это не так, но это не имело значения – потому что я так чувствовал. Я старался исполнять свой долг, несмотря ни на что, но не мог. Не так, как следовало….
