Я шепчу в ответ:
– Мое настоящее имя – Венера. Просто хотела, что бы ты знал, на случай, если… И ты должен защищать Сидни, что бы ни случилось.
– Мы пробьемся, Венера, – он прижимается губами к моим.
Сможем ли мы?.. Смогут ли спастись Сидни и Томми? Я бы все отдала, чтобы смотреть сейчас из-за кулис, как Сидни целуется с Мэтью на сцене! Пусть целуются хоть целую вечность, если им этого хочется.
Я делаю глубокий вдох.
– Окей, поехали! – говорю я, жалея, что нельзя посвятить Томми и Сидни в наш план.
Мы сдвигаемся вправо. Иэн начинает тихонько смеяться, потом все громче и громче, и по спине у меня пробегает холодок, хотя я знаю, чего ожидать. Никто не стреляет. Пока. Пока все хорошо.
– Что тут, блин, такого смешного? – спрашивает Тай.
– Да мы, – отвечает Иэн. – сидим тут, как перепуганные зайцы, в темноте. Если все равно ничего поделать нельзя, может, устроим нашим зрителям шоу, которого они заслуживают? Может, если представление будет хорошим, они добавят что-нибудь к нашим призам. – Он проходит мимо меня.
Одной рукой я хватаю его за рубашку, продолжая целиться другой в Микки; мы на ощупь огибаем диванчик и упираемся в стол. Иэн сжимает мою руку и отпускает, двигаясь вдоль противоположной стороны стола, а я остаюсь на нашей и шарю в воздухе, пока не натыкаюсь рукой на трос, тянущийся с потолка. Очень надеюсь, что Иэн делает то же самое. Если он собирается меня предать, это будет уже скоро.
– Кто-нибудь хочет покачаться на качелях? – говорит Иэн и легонько толкает стол.
Микки орет:
– Мы же целиться должны, ты, идиот.
Я стискиваю зубы, но стараюсь, чтобы мой голос звучал бодро:
– А некоторые могут развлекаться и целиться одновременно.
– Что это вы, ребята, делаете? – спрашивает Сидни.
Я дергаю за трос одновременно с Иэном.
– Может, если НЕРВу понравится наше представление, они отпустят вас с Томми.
Стеклянный стол между нами с Иэном начинает тяжело раскачиваться. Не прекращая целиться, я прижимаю пистолет к груди, чтобы тросы его не выбили.
Иэн опять смеется:
– Ну что, кто-нибудь хочет прокатиться, прежде чем мы с Ви заберемся сюда и начнем зажигать?
Сэмюэль говорит дрожащим голосом:
– Эти тросы могут не выдержать лишнего веса.
Я издаю стон.
– Это ты меня толстой назвал?
Мы с Иэном раскачиваем стол еще сильнее. Тросы скрипят.
– Ваш последний шанс, – орет Иэн. – Давай, Микки, уж вы-то с Джен можете показать, как это делается.
Пока он говорит, стол легонько ударяется о стену. Надеюсь, никто этого не заметил.
– Отвали, – говорит Микки.
Станет ли НЕРВ вмешиваться, попытается ли нас остановить? Или, может, пока Зрители гадают, что это мы делаем, рейтинги растут – к удовлетворению спонсоров?
– Еще разок, – шепчет Иэн.
Вот он, момент истины. Если мой план провалится, больше у меня ничего нет. Не будет другого шанса спасти друзей. Под этим страшным грузом у меня слабеют колени. Начинают подгибаться, как тогда, когда я еще только шла на отборочное испытание. Как тогда, когда я вылила на себя воду в кафе. Как всегда, когда я оказываюсь в центре внимания. Я пытаюсь взять себя в руки. Настало время быть сильной. В этот раз нужно сыграть достойно.
Когда стол летит к нам обратно, я делаю судорожный вдох и толкаю его изо всех сил. Этот последний толчок – сделает ли его Иэн вместе со мной или внезапно дернет за свой трос, остановит стол, покажет свое истинное лицо?
Но стол летит вперед. Тросы визжат, и стол врезается в стену, которая – я молюсь об этом! – на самом деле не стена, а окно.
Раздаются оглушительный грохот и звон. А потом я слышу самый приятный на свете звук – крики и визг зрителей по ту сторону стеклянной стены.
Добро пожаловать на наше шоу, уроды!
Девятнадцать
– Какого хрена? – орет Микки.
– Ой, простите, – отвечает Иэн.
Я ловлю летящий обратно стол за трос, и мы толкаем опять, и стекло снова с грохотом ударяет о стекло. Тут начинается пальба. Я бросаюсь на пол под резкие вспышки и очередной залп выстрелов. Это по-настоящему? Крики уж точно настоящие.
Между вспышками становится заметно, что в комнату теперь проникает свет из коридора. Что ж, зрители первого ряда как раз и хотели острых ощущений. Меня с новой силой охватывает ненависть к этим засранцам, которые были здесь, совсем рядом – но не помогли нам.
Даже когда вспышки прекращаются, света из коридора достаточно, чтобы можно было видеть. С одной стороны, это упрощает дело, но с другой – усложняет, потому что теперь нас с Иэном тоже видно.
Тай поднимается из-за спинки диванчика. Пистолет у него в руке мечется между Иэном и мной.
– Вы что, суки, делаете?
– То, что нам сказал НЕРВ, – говорю я. – Вы разве не получали послание на телефоны?
Мы с Иэном ловим тросы и толкаем стол еще раз. Даже если остальные игроки пока не поняли, что мы нарушили «чистоту игры», уж НЕРВ-то знает. Теперь это всего лишь вопрос времени – когда они придумают очередную расплату. Причин удерживать прицел у меня больше нет, и я запихиваю пистолет сзади за пояс юбки, освобождая руки для следующего толчка.
Стол опять врезается в стену из стекла примерно в метре от пола, и дыра расширяется сантиметров до пятидесяти. Еще больше света. Еще больше воплей. Хотелось бы мне, чтобы стол пролетел насквозь, прямо в этот коридор, на головы нашей никчемной публике, которая теперь, похоже, занята паническим бегством.
На экранах вспыхивают огромные буквы:
НАРУШЕНИЕ ЧИСТОТЫ ИГРЫ! НЕМЕДЛЕННО НАЦЕЛЬТЕ ПИСТОЛЕТЫ НА ДРУГИХ ИГРОКОВ, ИЛИ ПРИЗЫ ПОТЕРЯЮТ ВСЕ!
И долгий, оглушительный сигнал.
Микки подскакивает, хмурясь, смотрит на дыру в стене, но пистолета от меня не отводит.
– Они опять пытаются сбежать! Осталось всего восемь минут, и призы наши!
Скорее, осталось восемь минут до того, как нас перебьют ради зрелищного кровавого финала. Мы с Иэном толкаем стол в последний раз, и он перебегает на мою сторону. Из стены выпадает большой осколок, отверстие увеличивается до метра в диаметре.
Микки орет:
– А ну прекратите, уроды, или я выстрелю!
Иэн хватается за мой трос и толкает стол вбок.
– У нас даже пистолетов в руках нет. Ты что, собираешься застрелить нас – вот так, хладнокровно?
Я боюсь вздохнуть. А вдруг она так и сделает?
Ее лицо искажается от бешенства.
