Смертельная опасность и абсолютно реальная грозила Короткову лишь в одном случае, если бы его взяли в момент передачи Элизабет инструкций и денег. Ведь он покинул посольство нелегально, власти уже не несли бы ответственность за него, как за дипломата. В ответ на запрос они просто ответили бы, что понятия не имеют, куда подевался сотрудник диппредставительства, тайно покинувший оцепленное здание.
Свидание на станции метро «Тильплац» в районе Далема прошло, как и предполагал Коротков, благополучно. Он передал Элизабет инструкции, двадцать тысяч рейхсмарок и наилучшие пожелания всем друзьям.
Бережков и Хайнеман подхватили его на обратном пути возле бокового входа большого магазина на Ноллендорфплац. Когда они вернулись в посольство, Хайнеман, вроде бы шутя, предложил Короткову, если тот хочет, устроить ему завтра еще одну встречу с его «дамой сердца». При этом он заговорщицки подмигнул: дескать, сами были молодыми, чего уж там… Подумав, Коротков согласился. Грех было упускать такую возможность.
На сей раз Бережков и Хайнеман высадили Короткова у станции подземки на углу Уланштрассе с Курфюрстендам. Выйдя из машины, Александр тут же нырнул в тоннель. Бережков и Хайнеман направились к кольцевой автостраде, отъехали от города, побродили по лесу, потом вернулись в Берлин и выпили по кружке пива в ресторанчике. Тут, правда, едва не произошло чрезвычайное происшествие: в зал неожиданно вошли несколько офицеров-эсэсовцев, знакомых Хайнемана. Обер-лейтенант, не растерявшись, шепнул Бережкову: «Вы родственник моей жены, вас зовут Курт Хюсер. Вы из Мюнхена, работаете там на военном заводе, поэтому больше помалкивайте».
Они провели в этой компании около получаса. Никто из офицеров ничего не заподозрил. Бережков, следуя совету Хайнемана, больше молчал, а когда приходилось все-таки произнести два-три слова, успешно имитировал баварский акцент.
Точно в назначенный час, на том же перекрестке, где и расстались, Бережков и Хайнеман подхватили Короткова и вернулись в посольство.
Как стало очевидно позднее, обе конспиративные встречи Короткова (вторая, по предположению автора, была с Куммеровым) германские спецслужбы не зафиксировали.
2 июля 1941 года, когда советские дипломаты покидали Берлин, Коротков и Бережков попрощались с Хайнеманом. Ухмыльнувшись, обер-лейтенант достаточно откровенно дал им понять, что догадывается, с какой целью встречался молодой сотрудник посольства СССР со своей «возлюбленной».
— Возможно, — сказал он уже без улыбки, — мне когда-нибудь придется сослаться кому-нибудь на эту услугу. Надеюсь, это не будет вами забыто…
И Коротков, и Бережков после войны независимо друг от друга пытались найти какие-либо следы своего давнего знакомого Хайнемана. Ни тому, ни другому сделать это так и не удалось…
Наконец разрешился вопрос с обменом интернированных граждан воюющих стран. Советские интересы в Германии при этом представляла Швеция, Германии в СССР — Болгария.
Благодаря твердой позиции Советского правительства немцам не удалось задержать в Германии большую часть советской колонии. Нехотя они были вынуждены согласиться с процедурой обмена по принципу «Всех на всех». Наших соотечественников из разных уголков Германии доставили в плохо оборудованный лагерь на окраине Берлина. Все они были голодны, плохо одеты — порой в пижамах и домашних туфлях, кое-кого при задержании избили. 2 июля Борис Журавлев опечатал опустевшее здание посольства СССР…
Дипломатам предоставили нормальный поезд со спальными вагонами, остальные граждане СССР были погружены во второй состав из общих вагонов с сидячими местами.
Маршрут следования был определен: Прага — Вена — Белград — София. Из Болгарии советская колония должна была быть доставлена в Турцию, туда же одновременно должен был подойти эшелон из советского Закавказья с немецкими дипломатами и членами их семей.
В Югославии, однако, немцы попытались внести серьезное изменение в порядок обмена, в результате чего пассажиры второго эшелона провели в городе Нише около недели в самом настоящем концлагере, где их содержали в голоде и холоде…
Но и эта провокационная затея сорвалась: немцы вынуждены были произвести обмен, как и предусматривалось соглашением, в турецком городе Эдирне…
Так Александр Коротков в третий раз в своей жизни простился с Германией. Вряд ли тогда он мог предположить, что когда-нибудь ему придется снова работать в этой стране, и не один год. С другими людьми. Никого из тех, с кем он так сблизился перед войной, увы, уже не останется в живых…
ТА ЧЕРНАЯ ГОДИНА
Полгода назад Коротков уехал из одной Москвы, вернулся — в другую.
Известно, что столицы воюющих государств чем-то похожи друг на друга. Но есть исключение из правила — если имеется в виду столица твоей страны, тем более, если она к тому же и твой родной город.
Кто жил в Москве в те необычайно жаркие лето и осень, никогда не забудет ее нового, сурового облика. Перекрещенные бумажными полосками на мучном клейстере окна квартир (чтобы при бомбардировках не разлетались осколки стекол), заложенные мешками с песком витрины магазинов, обязательное затемнение, серебристо-серые туши аэростатов воздушного заграждения, поднимаемые в небо с наступлением темноты, счетверенные зенитные пулеметы на крышах домов, белые стрелы на стенах с указанием «Бомбоубежище», противогазы и карабины у постовых милиционеров. Толпы призывников во дворах райвоенкоматов, и не меньшее число людей всех возрастов и социальных групп — от юных девятиклассников до профессоров — в коридорах райкомов комсомола и партии — это уже добровольцы, по возрасту, здоровью, профессии мобилизации не подлежащие.
На тротуарах центральных улиц вдруг появилось множество выносных столиков с самыми дефицитными ранее книгами, а также школьными тетрадями, блокнотами, записными книжками — то спешно разгружали склады от горючего материала: бумаги во всех ее видах. И конечно же очереди в продовольственных, хозяйственных, промтоварных магазинах, от которых москвичи за последние два-три года начали вроде бы отвыкать. Пока не ввели карточки на продовольствие, одежду, обувь, жители нарасхват скупали сахар, соль, муку, крупы, керосин, любые консервы и, естественно, водку и папиросы (сигареты тогда в нашей стране еще не производились, лишь изредка попадались доставленные из прибалтийских республик). Брали все подряд — от спичек до галош любых размеров.
В конце июля начались бомбардировки города. К Москве удавалось пробиться лишь одиночным самолетам врага, но все же несколько бомб упали на известные всем москвичам здания — театр имени Вахтангова на Арбате, Всесоюзную книжную палату на Кремлевской набережной, даже ЦК ВКП(б) на Старой площади и территорию самого Кремля.
В Москву привезли первых раненых фронтовиков. Очень скоро санитарные эшелоны стали прибывать на столичные вокзалы каждодневно. Мест в стационарах не хватало, под госпитали спешно переоборудовали школы. Ближе к осени начали эвакуировать из города оборонные предприятия вместе с персоналом и детей. Затем дошла очередь и до правительственных учреждений, вплоть до наркоматов, так что в городе Куйбышеве (ныне снова Самаре) образовался как бы филиал столицы.
