Первый известный нам конфликт возникает осенью 1922 г. К этому времени Сталин стал генеральным секретарем и уже в значительной степени контролировал партийный аппарат. Будучи великолепным политиком, Ленин, раньше других партийных вождей, почувствовал опасность, исходящую от властного генсека.
В конце сентября Владимир Ильич вступает со Сталиным в открытый конфликт, связанный с принципами организации будущего Советского Союза. В ответ на письмо Ленина, отправленное всем членам Политбюро, где было сказано, что «Сталин немного имеет устремление торопиться», тот нагло ответил: «товарищ Ленин сам «немного поторопился» и обвинил вождя в «национальном либерализме». Не будем вдаваться в содержательную сторону спора: и Ленин, и Сталин придавали гораздо меньшее значение теориям, нежели политическим интригам. Увидев реакцию Ленина, Сталин понял, что поторопился, и сдал назад.
Между тем, пленум ЦК 18 декабря 1922 г. принял решение возложить именно на Сталина «персональную ответственность за изоляцию Владимира Ильича как в отношении личных сношений, так и переписки».
Однако Ленин не собирался подчиняться своему «комиссару». Он не забыл и не простил возникших между ними противоречий. «Товарищ Сталин, – диктовал Ленин Крупской в декабре 1922 г. в своем знаменитом «Письме съезду», – сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью».
Сталин узнал и о диктовке, и о ее содержании. Используя статус «комиссара» при больном вожде, Сталин обрушивается на Крупскую.
23 декабря она, в свою очередь, не желая беспокоить больного мужа, посылает письмо его первому заместителю Льву Каменеву: «По поводу коротенького письма, написанного мною под диктовку Влад. Ильича с разрешения врачей (имеется в виду начало «Письма к съезду».) Сталин позволил себе вчера по отношению ко мне грубейшую выходку. Я в партии не один день. За все 30 лет я не слышала ни от одного товарища ни одного грубого слова, интересы партии и Ильича мне не менее дороги, чем Сталину. Сейчас мне нужен максимум самообладания. О чем можно и о чем нельзя говорить с Ильичом, я знаю лучше всякого врача, т. к. знаю, что его волнует, что нет, и во всяком случае лучше Сталина. Прошу оградить меня от грубого вмешательства в личную жизнь, недостойной брани и угроз».
4 января 1923 г. Ленин поддает жару. Новая диктовка: «Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общениях между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который во всех других отношениях отличается от тов. Сталина только одним перевесом, именно, более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т. д.».
Очевидно, что на рубеже 1922 и 1923 гг. Ленин принимает твердое решение осадить Сталина. «Последний бой» Ильич ведет тяжело больным, но все еще пользуясь огромным политическим влиянием.
В качестве предлога для смещения Сталина Ленин решает использовать «грузинский инцидент»: грубую попытку генерального секретаря включить Грузию в состав СССР без учета мнения тамошних коммунистов. Для расследования конфликта между представителями Москвы и грузинами, ЦК создает комиссию во главе с союзником Сталина Феликсом Дзержинским.
12 декабря 1922 г. Дзержинский встречается с Лениным в Горках и докладывает о работе комиссии. Ильич резко оспаривает выводы комиссии и становится на сторону грузинских коммунистов.
Он тут же диктует обширное письмо «К вопросу о национальностях или об "автономизации", которое, по-видимому, должно было заменить на XII съезде партии, намеченном на апрель 1923 г., его речь, если болезнь помешает выступить. Ильич подчеркивал: в «грузинском деле» сыграли «роковую роль торопливость и администраторское увлечение Сталина, а также его озлобление против пресловутого «социал-национализма». Политически ответственными за всю эту поистине великорусско-националистическую кампанию следует сделать, конечно, Сталина и Дзержинского». На Сталина намекает и такая обидная фраза: «Тот грузин, который… пренебрежительно швыряется обвинением в «социал-национализме» (тогда как он сам является настоящим и истинным не только «социал-националом» но и грубым великорусским держимордой), тот грузин, в сущности, нарушает интересы пролетарской классовой солидарности…»
24 января 1923 г. Ленин запросил у Дзержинского и Сталина материалы комиссии по грузинскому вопросу и дал поручение трем своим секретарям детально изучить их. 1 февраля Политбюро приняло решение о передаче материалов по грузинскому вопросу новой комиссии, созданной Лениным.
14 февраля Ленин дал указание «намекнуть, что он на стороне обиженного. Дать понять кому-либо из обиженных, что он на их стороне». В том же поручении Ленин задавал вопрос: «Знал ли Сталин? Почему не реагировал?» и тут же формулировал свою принципиальную мысль: «Название «уклонисты» за уклон к шовинизму и меньшевизму доказывает этот самый уклон у великодержавников».
В конце февраля – начале марта 1923 г. борьба между Лениным и Сталиным становится смертельным поединком. Сталин создает вместе с Григорием Зиновьевым и Львом Каменевым в Политбюро блок, направленный против Льва Троцкого. Теперь генсек контролирует и режим содержания Ленина, и аппарат; у него сильнейшие позиции и на самом «партийном Олимпе».
3 марта Ленин получил заключение новой комиссии, созданной по его распоряжению. 5 марта он поручил секретарю Володичевой передать письмо «К вопросу о национальностях или об "автономизации" Троцкому в сопровождении двух записок. Первая записка включала следующий текст, продиктованный Лениным:
«Уважаемый тов. Троцкий!
Я просил бы Вас очень взять на себя защиту грузинского дела на ЦК партии. Дело это сейчас находится под «преследованием» Сталина и Дзержинского, и я не могу положиться на их беспристрастие. Даже совсем напротив. Если бы Вы согласились взять на себя его защиту, то я бы мог быть спокойным. Если Вы почему-нибудь не согласитесь, то верните мне все дело. Я буду считать это признаком Вашего несогласия».
Вторая записка содержала сообщение о том, что «Владимир Ильич просил добавить для Вашего сведения, что т. Каменев едет в Грузию в среду и Владимир Ильич просит узнать, не желаете ли Вы послать туда что-либо от себя».
Получив статью и две записки, Троцкий спросил: «Почему вопрос так обострился?» Секретари Ленина сообщили ему о выводах, к которым пришел Ленин в результате знакомства с материалами «грузинского дела». Эти выводы, по их словам, сводились к тому, что «Сталин снова обманул доверие Ленина: чтобы обеспечить себе опору в Грузии, он за спиною Ленина и всего ЦК совершил там при помощи Орджоникидзе и не без поддержки Дзержинского организованный переворот против лучшей части партии, ложно прикрывшись авторитетом центрального комитета». Секретари передали также, что Ленин крайне взволнован подготовкой Сталиным предстоящего партийного съезда, особенно в связи с его фракционными махинациями в Грузии.
«Намерения Ленина, – вспоминал Троцкий, – стали мне теперь совершенно ясны: на примере политики Сталина он хотел вскрыть перед партией, и притом беспощадно, опасность бюрократического перерождения диктатуры».
