– Меня от вас тошнит. Сэр Энтони абсолютно прав, и вы это знаете. Вы просто не хотите это признать, у вас духу не хватает!
– Да я вас разжалую! – прошипел Хаусман. – У меня есть друзья наверху, и я…
Хонор его ударила.
Этого делать не стоило. Уже размахнувшись, она поняла, что зашла слишком далеко, но все равно вложила в удар всю свою дарованную Сфинксом силу, а Нимиц зарычал, разделяя с ней ярость. Послышался треск, словно от дерева отломилась ветка, и Хаусман полетел на пол, а из его носа и разбитых губ брызнула кровь.
Перед глазами у Хонор стоял красный туман. Она слышала, как Лэнгтри настойчиво что-то говорит, но ей было все равно. Она схватилась за край тяжелого стола для заседаний и сдвинула его в сторону, надвигаясь на Хаусмана, и дипломат с окровавленным лицом задвигал руками по полу, пытаясь уползти прочь от нее.
Она не знала, что бы сделала, если бы Хаусман проявил хоть каплю мужества. Ей так и не пришлось этого узнать, потому что, возвышаясь над ним, Хонор услышала, как он всхлипывает от ужаса, и этот звук заставил ее замереть на месте.
Первобытная ярость вернулась в пещеры ее разума, все еще рыча и выпуская когти, но уже не владея ею, и голос Хонор прозвучал холодно, отстраненно – и жестоко:
– Вся цель вашего пребывания здесь была в том, чтобы заключить союз со звездой Ельцина, – услышала она свои слова будто со стороны. – Чтобы показать грейсонцам, что союз с Мантикорой может им помочь. Вот в чем обязательство нашего королевства, и адмирал Курвуазье это понимал. Он знал, что здесь под вопросом честь королевы, господин Хаусман. Честь всего королевства Мантикора. Мы точно знаем, что Масаде помогает Хевен и что это наше противостояние с Хевеном привело сюда и их, и нас. Если мы сбежим, если мы бросим грейсонцев, это будет пятно на чести Ее Величества, которое ничто никогда не сотрет. Если вы все еще не понимаете, представьте, как отразится наш побег на любых других договорах, которые нам придется заключать! Если вы думаете, что сумеете заставить своих высокопоставленных друзей уволить меня за выполнение своего долга, то давайте, пробуйте. А пока что тем, кто не струсил, придется обходиться без вас.
Хонор чувствовала, что дрожит, но гнев ее был холодным. Она уставилась на плачущего дипломата, и он съежился под ее взглядом. В глазах ее читалась твердость и решимость, но он видел только человека, способного убить, и задыхался от ужаса.
Она еще с минуту поглядела на него, потом повернулась к Лэнгтри. Посол слегка побледнел, но в выражении его лица чувствовалось одобрение, и он выпрямился.
– Ну так вот, сэр Энтони, – сказала она уже спокойнее. – Коммандер Трумэн уже работает над планом эвакуации семей ваших сотрудников. Нам еще понадобятся имена и адреса всех остальных подданных Мантикоры на Грейсоне. Я думаю, мы сумеем всех разместить в грузовиках, но они не рассчитаны на перевозку людей. Условия там будут суровые, и коммандеру Трумэн понадобится полный список эвакуируемых как можно быстрее.
– У моих сотрудников уже готовы эти списки, капитан, – сказал Лэнгтри, даже не оглядываясь на рыдающего на полу Хаусмана. – Я передам их коммандеру Трумэн, как только мы закончим это совещание.
– Спасибо. – Хонор глубоко вдохнула и повернулась к Брентуорту. – Прошу прощения за то, что здесь произошло, коммандер, – тихо сказала она. – Пожалуйста, поверьте, что именно посол Лэнгтри представляет истинную политику королевы по отношению к Грейсону.
– Конечно, капитан. – Коммандер посмотрел на нее с блеском в глазах, и она поняла, что он больше не видит перед собой женщину. Он видел офицера Ее Величества и был, наверное, первым грейсонцем, видевшим не ее пол, а ее форму.
– Ладно.
Хонор взглянула на перевернутый стол и пожала плечами, потом развернула один из стульев к мужчинам.
Она села и скрестила ноги, ощущая остатки гнева в теле и в дрожании Нимица у нее на шее.
– В таком случае, коммандер, нам пора задуматься над тем, как заставить вашу армию с нами сотрудничать.
– Так точно, сэр… мэм, – быстро исправился Брентуорт, но он больше не колебался, а даже улыбнулся своей оговорке. Но потом его улыбка погасла. – Со всем моим уважением, капитан Харрингтон, это будет сложно. Адмирал Гаррет, он… ну, он очень консервативен, и, по-моему… – Он собрался с мыслями. – По-моему, дела так плохи, что он не очень ясно мыслит.
– Прошу прощения, коммандер, – сказал Лэнгтри, – но вы на самом деле имеете в виду, что адмирал Гаррет – старая баба – прошу прощения, капитан Харрингтон – и вот-вот впадет в панику.
Брентуорт покраснел, но посол настаивал:
– Прошу прощения за резкость, коммандер, и я понимаю, что не вполне справедлив к адмиралу, но нам сейчас нужна абсолютная откровенность без тени недопонимания. Я прекрасно понимаю, что никто не сможет занять место гранд-адмирала Янакова, и у Гаррета есть все резоны бояться. Я не хочу сказать, что он беспокоится за себя. Он этой работы не ждал, на него она свалилась, и он знает, что вторжения ему не одолеть. Одного этого хватит, чтобы перестать ясно мыслить. Но тем не менее факт состоит в том, что добровольно он не передаст командование иностранному офицеру – простому капитану, да к тому же и женщине.
– Я ничего не говорила насчет передачи командования, – запротестовала Хонор.
– Это с вашей стороны наивно, капитан, – ответил Лэнгтри. – Если уж защищать эту планету, на ваших людей ляжет основная нагрузка, и Гаррет это прекрасно понимает. И, как вы сами сказали, ни один грейсонский офицер не способен использовать ваши корабли наилучшим образом. Их планы должны согласовываться с вашими, а не наоборот, и это де-факто делает вас старшим офицером. Гаррет это знает, но не может прямо признать. Не только потому, что таким образом он отказывается от ответственности, но и потому, что вы женщина. – Посол взглянул на коммандера Брентуорта и продолжил тем же тоном: – Для адмирала это автоматически означает, что вы не годитесь для командования. Он не может доверить оборону своей родины офицеру, который, как он уверен, не в состоянии справиться с делом.
Хонор прикусила губу, но опровергнуть оценку Лэнгтри она не могла. Старый боевой конь на посольской должности отлично знал, как влияет страх на человеческие реакции. И мало какой страх ранил так глубоко и убивал стольких людей, как боязнь неудачи. Боязнь признать свою неудачу. Этот страх заставлял командиров, оказавшихся за пределами своих возможностей, цепляться за должность даже тогда, когда они понимали, что не справляются. И Лэнгтри был прав – страх прекрасно сочетается у Гаррета с предрассудками.
– Коммандер Брентуорт, – тихо сказала Хонор, и грейсонский офицер взглянул на нее. – Я понимаю, что мы ставим вас в неудобное положение, но я прошу вас честно ответить мне, правильно ли посол Лэнгтри оценивает адмирала Гаррета.
– Да, мэм, – ответил Брентуорт быстро, хотя и с явной неохотой. Он помедлил и откашлялся. – Капитан Харрингтон, никто на Грейсоне и в армии так не предан планете… но эта работа не для него.
