Сергей писал списки названий книг, изданных на русском, немецком и французском языках, и передавал их смотрителю равелина. Те из них, что имелись в библиотеке равелина, выдавались ему тут же. III отделение также располагало библиотекой, ее книгами пользовались заключенные, сидевшие в Петропавловской крепости.
[713] Покупку книг поручалось производить одному из чиновников Третьей (секретной) экспедиции. В 1879–1880 годах эта обязанность лежала на известном народовольце Н. В. Клеточникове, служившем в III отделении.
[714] Для чтения книг из этой библиотеки каждый раз требовалось особое распоряжение главноуправляющего или в крайнем случае управляющего III отделением. Коменданты Петропавловской крепости, понимая, что чтение может предотвратить беспорядки, радели о регулярном пополнении библиотеки для заключенных Секретного дома и без особых причин в книгах не отказывали. Приведу одно из многочисленных писем коменданта крепости к товарищу главноуправляющего III отделением:
«Вследствие личного объяснения с Вашим Превосходительством о неудовлетворительном состоянии библиотеки Алексеевского равелина и о возможности ввиду сего улучшить оную приобретением на суммы III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, имею честь препроводить при сем каталог книгами, которые, если не все, то хотя некоторые из них. было бы полезно иметь при Алексеевском равелине для чтения арестантов».
[715]
К этому письму был приложен список книг, на приобретение которых «испрашивалось разрешение», среди них «Бесы» Ф. М. Достоевского.
[716] Это письмо и список находятся в деле, которое называется: «О выписке из III отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии книг для чтения известного арестанта».
[717] Именно так в официальной переписке называли бывшего главу «Народной расправы». Обычно списки запрашиваемых книг по каталогам книжных магазинов составлял Нечаев. В другом архивном деле имеется запись о покупке «Бесов» Ф. М. Достоевского и их поступлении в библиотеку Алексеевского равелина.
[718] Из писем комендантов крепости известно, что Сергей перечитал все книга равелинной библиотеки, кроме некоторых книг духовного содержания. Нечаев, безусловно, читал «Бесов», он мог читать журнальный вариант романа еще в эмиграции, его отзыва о «Бесах» мы никогда не узнаем. Не следует думать, что получение книг давалось Нечаеву легко, это не так. За право чтения приходилось бороться. На протяжении почти десятилетнего заточения он многократно обращался к комендантам крепости с просьбами, требованиями, иногда и с угрозами голодовки, чтобы ему давали желаемые книги. В III отделении превосходно понимали, что значит чтение для обреченного на вынужденное безделье в условиях одиночного заключения. Поэтому полицейское начальство превратило отказы выдачи Нечаеву книг в форму наказания за дурное поведение. Лишение прогулок, письменных принадлежностей не действовало на него так, как лишение чтения. Поражает количество прочитанных книг. Последний документ, отразивший состав библиотеки Алексеевского равелина в бытность там Нечаева, датирован 22 января 1882 года. Это список из 346 названий на русском, 39 — на немецком и 176 — на французском языках,
[719] но фактически книг было много больше, примерно около двух тысяч томов, так как под одним номером значились собрания сочинений и многотомные издания. В библиотеке были представлены практически все произведения русской классической литературы.
Кроме библиотеки Алексеевского равелина в крепости имелась библиотека Трубецкого бастиона, но получение из нее книг для Нечаева осложнялось опасением властей раскрытия тайн Секретного дома, и опасением не напрасным. Нечаев не только читал книги, он стремился через них сообщить о себе на волю, и это иногда удавалось. П. А. Кропоткин, сидевший в 1873–1874 годах в Трубецком бастионе, писал: «Одно только имя раз попалось мне, совершенно ясно очерченное ногтем, буква за буквой: «Нечаев».
[720] О. А. Натансон также обнаружила надпись и поняла, что Нечаев сидит в Петропавловской крепости.
[721] Народница Н. А. Головина-Юнгерсон, содержащаяся в Трубецком бастионе весной 1875 года и вторично с осени 1876 года по весну 1877 года, вспоминала: «В крепости была библиотека, можно было давать о себе знать, подчеркивая буквы; в одной из книг я прочла: «Я, Нечаев, сижу в Алексеевском равелине, просил о пересмотре дела, но мне отказали».
[722] Народник С. С. Синегуб, сидевший в Петропавловской крепости с декабря 1873 года по декабрь 1875 года, вспоминал: «По надписям в некоторых книгах, которые приносились мне из крепостной библиотеки, я узнал, что в крепости сидел мой знакомый студент-технолог — А. С. Чиков, арестованный по Долгушинскому делу. Попадалась фамилия Нечаева, который впрочем сидел не в нашем здании. Надписи были сделаны им, лучше сказать, выдавлены спичкой».
[723] Подобные книги держал в руках и С. Л. Чудновский.
[724]
Первые месяцы заточения в равелине Сергей делил время, свободное от сна, между чтением, литературным трудом и прогулками, когда их разрешали. Из-за книг трения с начальством никогда не прекращались, он настаивал, чтобы ему предоставлялись все требуемые книги, а среди них были такие, которые полицейские чиновники относили к нежелательным. Охранники не всегда могли удовлетворить просьбы узника, даже когда стремились к этому. Постоянные стычки возникали из-за отказа Нечаева читать книги духовного содержания. Сергей называл себя атеистом. Он требовал, чтобы к нему относились как к человеку, не признававшему религии. Приведу рапорт смотрителя равелина Пруссака коменданту крепости Корсакову:
«Арестованный в доме Алексеевского равелина под № 5 (Нечаев. — Ф. Л.) с 16 по 23 число сего февраля [1873 года] вел себя покойно, читал «Военный вестник» за 1871 год, все благополучно: кроме 19 числа в первый день Поста, когда был подан ему обед постный, на каковой, взглянув, подобно хищному зверю, отозвался дерзким и возвышенным голосом, с презрительной улыбкой: «Что это меня хотят приучить к постам, и, пожалуй, говеть? Я не признаю никакого Божества, ни постов, — у меня своя религия; я прошу вас, лайте мне тарелку супу, кусочек мяса, и я буду доволен», — почему в ту же минуту был остановлен и сделано строжайшее предупреждение с тем, если на будущее время позволит себе такой наглый разговор, будет возвышать голос и выражаться дерзко, то к укрощению подобного зачерствелого невежества будут приняты меры. «Что же касается мяса и супу, ты получишь! Но помни, это последняя снисходительность», — после чего совершенно молчалив, держит себя воздержаннее и вежлив».
[725]
