Когда возникли означенные сношения и кто положил им начало, вполне выяснить не представилось возможным, так как арестант камеры № 5, склоняя каждого, вновь поступившего в равелин, нижнего чина, вступая с ним в разговоры, выражался, что с ним все и всегда говорили со времени его заключения. Передача же записок из камеры в камеру началась по-видимому в конце 1879 г., когда в равелине был заключен новый арестант камеры № 1, что судя по показаниям нижних чинов, записки между камерами 5 и 6 никогда не передавались, а таковы были передаваемы как выше объяснено, только между камерами под №№ 1, 5 и 13. С прибытием же в равелин четвертого арестанта, заключенного в камеру № 13, начались сношения преступников с городом, причем начало таковых следует отнести к Декабрю 1880 года, когда, находившийся в равелинной команде, рядовой Орехов отнес, по поручению арестанта, записку к студенту Военно-Медицинской Академии Евгению Дубровину, арестованному 2-го Февраля сего года.
С тех пор и до возникновения первоначального дознания по настоящему делу сношения с городом не прерывались. Лица, принимавшие от нижних чинов записки, были известны под именами Антона Ивановича, Алексея Александровича и др. Своих же фамилий и мест жительства эти лица не говорили, при этом встречались всегда с нижними чинами на улицах в разных местах столицы, по их личному назначению или же по указанию арестанта камеры № 5. Так как не все нижние чины равелинной команды участвовали в означенных преступных сношениях и многие о них даже не знали, то для избежания разных случайностей и открытия этих сношений, арестантам и обвиняемым были приняты следующие моры предосторожности: 1) ходившие в караул за старших, ефрейтор Колодкин и рядовой Тонышев выписывали с вечера из наряда фамилии тех часовых, которые должны были стоять на другой день при камере № 5 и эти выписки передавали арестанту через часовых; 2) фамилии нижних чинов при сношениях заменялись особыми прозвищами, которые давал тот же арестант, причем в большинстве случаев те из нижних чинов, кои сами носили записки в город имели по два и даже по три прозвища, а которые участвовали лишь в передачах записок из камеры в камеру, по одному; 3) при исполнении каких-либо поручений арестанта нижние чины употребляли особые условные знаки и выражения.
За все означенные услуги нижние чины получали деньги, как от арестанта, так и от лиц, которым они передавали записки. Сам арестант получал деньги в записках, приносимых ему нижними чинами из города, но давал их не всегда лично, а во многих случаях передавал деньги кому-либо из нижних чинов, а те их раздавали тем из людей, которые приносили от арестанта особые билетики с обозначением суммы, надлежащей выдаче. Но, кроме денежной платы за услуги, арестант № 5 стремился склонить нижних чинов к преступному сношению с ним и путем убеждений, ведя с ними в бытность их на часах, продолжительные разговоры, содержание которых по показаниям подсудимых Юшманова, Тонышева, Борисова, Дементьева, Губкина, Вызова, Архипова, Колодкина, Орехова и других были такими:
Преступник говорил, что они, т. е. нижние чины, темные люди, ничего не знают. Но что теперь близко то время, когда все узнают, за что страдает он и его сообщники. Он страдает безвинно, за правду, за них, мужиков, и за их отцов. Солдат и мужиков теперь обижают, но скоро настанет другое время. Такие же люди, как и он, произведут переворот, бунт, убьют царя, перебьют начальство. Тогда царь не будет управлять так, как теперь. Цари будут выбранные от народа, как в других государствах, например, во Франции: будут на отчет, а не самодержавцы, и если царь будет хорошо распоряжаться, то и будет царствовать, если нет, то выберут другого. Кроме того, он и его сообщники отберут землю от помещиков и раздадут ее поровну между крестьянами, фабрики же и заводы станут принадлежать рабочим. После покушения взорвать Императорский поезд на Московско-Курской железной дороге преступник высказывал сожаление, что не удалось убить Государя, и говорил, что скоро взорвут дворец, и когда не удался взрыв Зимнего дворца, то уверял что товарищи его все равно, где-нибудь изловят Государя и непременно убьют его. После же 1-го Марта говорил: «вот видите, Царя убили, я вперед говорил вам это, а когда кончится год и если ныне царствующий Император ничего не сделает для мужиков, то и его убьют». Далее старался убедить нижних чинов, что он страдает за них, преступник говорил, «что и они должны стараться за него, должны держаться его и его товарищей».
Ввиду изложенных выше обстоятельств, указывающих на неодинаковую виновность нижних чинов команды, по окончании упомянутого дознания, те из них, которые оказались виновными, лишь в нарушении обязанностей караульной службы, были преданы вместе с жандармскими унтер-офицерами Петербургскому Военно-Окружному Суду и о них уже состоялся приговор суда, остальные же обвиняемые, <…> как лица, находившиеся в близких отношениях к преступному сообществу и деятельно содействовавшие тайным сношениям его членов с государственными преступниками содержащимися в Алексеевском равелине были выделены и о них, а равно и задержанных по их указанию студентов Военно-Медицинской Академии Евгении Дубровине и запасных оберфейерверкера Александре Филиппове и Алексее Иванове, по распоряжению Министра Внутренних дел, С. Петербургским Жандармским Управлением было произведено особое дознание по обвинению их в государственном преступлении, предусмотренном 250 статьей Уложения о Наказаниях».
[863]
Часть солдат сослали «в места Сибири отдаленные», часть — «в места Сибири не столь отдаленные», Дубровина, «по лишении всех прав состояния, определить в каторжную работу на заводах на четыре года».
[864]
Из Дома предварительного заключения Дубровина отправили на Кару, где он находился до 4 августа 1885 года, оттуда вышел на поселение в Баргузинский округ Читинской области. Через 12 лет ему разрешили переехать в Европейскую Россию без права проживания в столицах и столичных губерниях, в 1897 году Дубровину позволили сдать в Казанском университете экзамен «на врача».
[865]
Солдат разбросали по Западной и Восточной Сибири. Известный исследователь жизни и деятельности Бакунина Ю. М. Стеклов писал о встрече в якутской ссылке с бывшими стражниками Нечаева:
«Вспоминаю из них Кира Вызова и Ивана Тонышева. Несмотря на злоключения ссыльной жизни, несмотря на то, что некоторые из них не обладали достаточной политической устойчивостью, впоследствии несколько опустились, все же они сохранили революционное настроение и, в особенности, горячую преданность Нечаеву. Какого бы мнения ни быть о приемах, которые пускал в ход во время своей революционной деятельности Нечаев, как бы ни относиться даже к его личности, но его жизнь в крепости и, в частности, то обстоятельство, что он, будучи бесправным, лишенным всех прав узником, сумел приобрести такое поразительное влияние на солдат, показывает, что он был незаурядным человеком и чрезвычайно крупной революционной силой».
[866]
