Кузнецов, более других разочаровавшийся в Нечаеве, после ареста сообщил следователю: «<… Нечаев устраивал вербовку в члены общества разными средствами, и тех, кто не поддавался на его желание, обставлял таким образом: окружал их незаметно для них самих такими людьми, которые все старались уговорить не желавших, давали понимать, что все должны служить общему делу, что нужно ради их же самих, ибо иначе народ, когда поднимется, истребит всех, кто не стоит в наших рядах. Старания эти вели к тому, что не желавший поддавался сначала только на пожертвование в пользу дела деньгами, а потом, связавши уже себя этим пожертвованием, вступал в дело и лично. Вообще Нечаев обладал удивительною ловкостью к тому, чтобы склонить к участию в обществе; он умел представить это дело в таких размерах, придать ему такой характер общего дела, что силою этих доводов увлекал за собою».
[337]
К вступлению в «Народную расправу» Нечаеву удавалось склонить далеко не каждого, на уговоры и угрозы чаще поддавались слабовольные, несамостоятельные. Сергей рассчитывал на полное их подчинение, и ему искренне казалось, что таким путем сможет создать организацию, способную ввергнуть Россию в революцию и приобрести власть над державою. Он не понимал, что сообщество, состоящее из слабых людей, даже если во главе его стоит исключительно сильная личность, остается инертным неуправляемым стадом и чем больше численность этого сообщества, тем ниже эффективность результатов его действий, не понимал он, что Россия не созрела до «социальной революции» и, уж конечно же, не студентам державу поднимать на революцию.
Кроме писания списков возможных участников «Народной расправы» Центральный кружок занимался рассмотрением отчетов, полученных от кружков второй степени, и их оценкой, а также сбором денег и рассылкой прокламаций. В конце сентября появились кружки третьей степени (кружок Э. В. Лау: П. Ф. Ивакин и Г. А. Свечин; кружок П. А. Енкуватова: Н. А. Шестаков, Н. Н. Римский-Корсаков, братья Л. И. и Н. И. Голиковы и Д. А. Енкуватов). Ни в одном из кружков мы не находим старого приятеля Нечаева Флоринского. В это время он был слушателем академии, исполнял отдельные поручения своего земляка, но формально в «Народной расправе» не числился. Объясняется это тем, что Флоринский знал Нечаева лучше других, знал о письмах, присланных им из Швейцарии, об арестах, связанных с их получением, и действий его не одобрял.
Кроме Беляевой и Нечаева, все перечисленные лица учились в Земледельческой академии. В конце сентября 1869 года Кузнецов с разрешения Нечаева принял в «Народную расправу» приказчика книжного магазина Черкесова В. П. Скипского, инженера, князя В. А. Черкезова (в прошлом ишутинца), а тот привел своего друга Д. Е. Коведяева и его сестру Л. Е. Воронцову.
Еще в Болгарии Сергей заочно познакомился с писателем И. Г. Прыжовым, а приехав в Москву, пришел к нему 8 сентября с рекомендательным письмом от Л. Каравелова и вскоре принял Прыжова в организацию. В начале октября создатель «Народной расправы» ввел Успенского, Беляеву и Прыжова в Центральный кружок и переименовал его в Отделение. Формальное руководство Отделением Нечаев возложил на Успенского. Теперь даже названиями подразделений «Народная расправа» полностью соответствовала «Общим правилам организации». Обязанности между членами Отделения распределились следующим образом: Успенский — делопроизводство и пропаганда среди литераторов; Кузнецов — сбор средств для «Народной расправы» и пропаганда в «среднем сословии» (купечество); Иванов — пропаганда среди слушателей академии и распределение их по квартирам так, чтобы облегчалась вербовка в сообщество; Беляева — пропаганда между слушательницами Женских курсов; Прыжов — пропаганда в «низших слоях» (дворники, извозчики, булочники, почтальоны, жулики, проститутки, воры).
Прыжов составил подробнейший список посещаемых им кабаков и притонов Первопрестольной и ее окрестностей, в которых собирались беглые попы, семинаристы, карманники, цыгане и прочее «жилье». Ф. Рипман, П. Енкуватов, Н. Николаев и Д. Коведяев помогали Прыжову на этой ниве как могли. Рипману и Енкуватову очень хотелось изучить положение народа, они даже пытались устроиться рабочими на фабрику, но их не приняли «из-за студенческих костюмов». «Во время работы разговаривать некогда, — утешал Прыжов молодых людей, — а если вам и удастся поговорить с товарищами, то только в кабаке, во время отдыха; так не лучше ли прямо начать с кабака? Результат будет тот же, а времени потратите меньше».
[338] Прыжов проинструктировал помощников и отправил их в кабак на Хитровом рынке. Кабаками он увлекался и отменно знал их не только в силу своих революционных убеждений. В кабаке чужаков встретили враждебно. От водки, духоты и грязи хотелось поскорее вырваться на улицу. Енкуватов выдержал лишь одно посещение; Рипман оказался упорнее, он ходил туда несколько раз. Наконец одна из проституток, которую он накормил обедом, предупредила, что его собираются ограбить. Молодые конспираторы предпочли обходить кабаки на почтительном расстоянии. Посещал их один Прыжов: некоторые теоретики продолжали утверждать, что именно там надлежит искать рекрутов для пополнения рядов революционеров. Каковы ратники, такова и революция. Даже одного этого предостаточно, чтобы понять, почему Герцен ни при каких обстоятельствах не мог бы сотрудничать с Нечаевым. Они были люди разных, бесконечно далеко отстоящих друг от друга цивилизаций. Победившие в России Нечаевы тут же принялись истреблять Герценов.
Когда Нечаев приступил к формированию «Народной расправы», его московский знакомый Н. Н. Николаев, избежав ареста весной 1869 года, продолжал скрываться в Туле. Возможно, Николаеву его сводный брат, судебный следователь из Шуи, помог добыть новые документы на имя мешанина А. В. Белкова. В Туле он пристроился работать в плотничью артель и в Москву вернулся по вызову Нечаева лишь 20 октября 1869 года. Занимался ли Николаев пропагандой среди тульских рабочих, неизвестно. От Нечаева не раз слышали, как он говорил об особом интересе к тульским рабочим, потому что у них в руках оружие. В бумагах Черкезова, найденных при обыске, имелись записи, позволившие следствию предположить, что «Нечаев не ограничился в своих действиях Москвою и Петербургом, но пропагандировал вредные идеи и в других местах России, в особенности же в Туле, между оружейниками».
[339]
По требованию Нечаева Кузнецов бросил академию, переехал в Москву, поближе к купечеству, и поселил у себя Николаева. Нечаев дал указание Николаеву переписывать документы «Народной расправы» и ничего не рассказывать Кузнецову, Кузнецову же доверительно сообщил, что его жилец — «агент» Комитета, живя в Туле, «изучал народ», который так «возбужден, что Комитет вынужден его сдерживать от преждевременных противоправительственных выступлений».
[340] Как только Кузнецов входил в комнату Николаева, тот, согласно инструкции Нечаева, мгновенно прятал исписанные листы. Впечатлительному Кузнецову казалось, что Николаев приставлен грозным Комитетом за ним следить, и он почти перестал бывать у себя дома.
