Но не только об этой весьма скромной сумме пекся вождь «Народной расправы», он предполагал вытряхнуть из наследников А. И. Герцена много больше. «Не знаю, — пи-сал Нечаев Бакунину еще до выхода «Общины», — насколько сознательно вы содействовали Герцену скрыть от нас настоящую цифру суммы бахметевского фонда, который был положен вместе с другими капиталами Герценом под 5 % и посему за период времени с 1857-го года более чем удвоился, достигнув слишком 50-ти тысяч по вычислению. Мы рано или поздно, а вероятно, очень скоро приступим к его требованию. Не знаю, на основании каких соображений вы впутали себя в это дело».
[630]
Для Бакунина не было тайной, что Герцен по соглашению с Огаревым, пользуясь бахметевскими деньгами, неоднократно одалживал жестоко нуждавшимся эмигрантам требуемые им суммы. Спасая их от полной нищеты, Герцену приходилось прерывать вклад и тем самым терять проценты. Обвинять в плутовстве Герцена мог позволить себе только Нечаев. Реакция на его записку сохранилась в письме Бакунина к Огареву от 21 июля 1870 года:
«Вот тебе, друг Ага, и записка от «нашего Боя». Получил ее вчера вечером, посылаю ее тебе сегодня, чтобы поскорее утешить тебя, так же как и сам утешился. Нечего сказать, были мы дураками, и как бы Герцен над нами смеялся, если б был жив, и как бы он был прав, ругаясь над нами! Ну, нечего делать, проглотим горькую пилюлю и будем вперед умнее».
[631]
Бакунин клокотал, негодовал, злился на себя за случившееся. Огарев же махнул на все рукой, он чаще и чаше бывал навеселе и в этом состоянии дремал в кресле или благодушно болтал с кем угодно и о чем угодно, никакие дела его не интересовали.
Лондонский период жизни и деятельности Нечаева — один из самых темных в его биографии, почти никаких документов о нем не сохранилось, да и были ли они… Уместно заметить, что наиболее полная и достоверная информация о Нечаеве во второй его эмиграции относится к тому времени, когда он находился в постоянной связи с Бакуниным и Огаревым. После распада триумвирата сведения о Нечаеве скудны, в архиве III отделения почти отсутствуют, так как Нечаев надолго исчез из поля зрения политического сыска.
Приведу извлечение из труда чиновника Департамента полиции, действительного статского советника, князя Н. Н. Голицына, созданного им на основании давно утраченных агентурных сообщений, напечатанного тиражом 50 экземпляров и предназначенного для ознакомления крупных чинов политического сыска:
«Он (Нечаев. — Ф. Л.) продолжал разыгрывать роль великого деятеля революции, при том — деятеля крайне подвижного, боявшегося ареста и выдачи. В июне 1871 г. он жил в Женеве на route de Carouge, где ему помогал денежными средствами Жеманов, в июле он переезжает в Аннэси, в августе проживает в la Drire, тоже недалеко от Женевы, в октябре находится в Вевэ, где его снабжает всем необходимым какой-то демократ, швейцарец Пэррэн. В том же месяце он едет для какого-то революционного предприятия в Голицию, где укрывается под именем Цехановского. Обстоятельства тут ему не благоприятствуют, ибо австрийская полиция деятельно его преследовала: появилась даже в русской газете телеграмма будто он задержан в Австрии». Оттуда он бежал в Лондон, а в ноябре в Цюрих. «Здесь предполагал он поселиться на некоторое время и записался даже в политехникум; здесь же получил он в январе 1872 г. 20 000 франков из фонда, основанного Герценом на русское революционное дело, а последнему переданные неким русским Б[ахметевым] в серебряных рублях. <…> Жил он в Цюрихе у Турского и на короткое время ездил в Италию. Хотел печатать какую-то брошюру, в январе 1872 г. купил шрифт <…>. В феврале месяце он уже в Париже, потом едет в марте в Гейдельберг <…>. 27 марта он опять возвращается в Цюрих; в мае же хлопочет в Женеве об основании там такого же общества как в Цюрихе, обвинив предварительно женевских коноводов в недостатке энергии. <…> Авторитет его даже немного поколебался после того, как стало известно, что он силою отнял у старшей дочери Герцена некоторые бумаги и письма ее отца, за которые после просил высокий выкуп, в чем ему было, впрочем, отказано. После сформирования собственного общества Нечаев начал уже действовать самостоятельно, не причисляя себя ни к какой партии <…>. В июне он едет опять в Париж, Вену и Мюнхен и возвращается 15 июня на совещание по поводу революционных дел в Сербии. В июле происходит у него примирение с Бакуниным. В августе переезжает он в Женеву, где хотя и носит псевдоним серба Гражданова, но ходит не стесняясь по Женеве с длинными волосами, в плисовых штанах и красной рубахе, высокой шляпе, при этом в пиджаке, который он подбирал сзади в виде фрака. Вообще в конце июня месяца он мало стеснялся, посещал собрания Интернационала, ходил по ресторанам. Его предостерегали, но он не слушался, полагая, что это коварные инсинуации, идущие от Бакунина, желавшего устранить его. Жил он в Hotel du Cygne и занимался даже иногда профессией простого вывесочного художника».
[632]
В опусах Голицына много ошибок, читатель обнаружит их без комментария. Отметим лишь два обстоятельства: отчего Нечаев не был схвачен, если полиция знала каждый его шаг? Отчего так небрежно писался цитированный труд?
Нечаева не схватили, потому что политическому сыску он нужен был на свободе. В эмигрантских кругах творец «Народной расправы» сеял раздор, отправлявшейся в Россию корреспонденцией выдавал сообщников, активных радикалов, будущих конспираторов. Зачем же его арестовывать? Схватили его лишь тогда, когда он выдохся, перестал приносить пользу. Но это было потом. В агентурных донесениях было много вымысла и несуразицы (это обязательная принадлежность агентурных донесений), поэтому продолжим изложение событий, основанное на более достоверных источниках.
Вскоре после выхода «Общины» Нечаев, оставив В, И. Серебренникова в Лондоне, отправился в Париж. Русская революционная эмиграция, группировавшаяся около П. Л. Лаврова, была превосходно осведомлена о том, что представляет собой Нечаев, и ни в какие отношения с ним не вступила. Из-за разрыва с Бакуниным Сергей везде чувствовал себя неуютно, везде его сопровождала враждебность или пустота. В Париже он пережил осаду города немецкими войсками с 6 сентября 1870 года по 16 января 1871 года и, как только представилась возможность, пешком ушел из Франции обратно в Швейцарию. В Женеве пребывание Сергея сделалось невозможным, там его могли арестовать, и очень скоро: слишком многие ненавидели вождя московских заговорщиков, никто не стал бы его предупреждать об опасности, прятать от швейцарской полиции, а она бы заинтересовалась убийцей. Поэтому глава «Народной расправы» направился в Цюрих, где его никто не знал. Таким образом Сергею удалось оторваться от преследования полиции почти на полтора года. Еще 27 ноября 1870 года Роман доносил из Локарно Филиппеусу:
«Что же касается до Нечаева, то положение, которое приняло дело после разрыва его с Бакуниным и Огаревым, требует уже теперь способностей специального сышика, которыми, сам сознаюсь, я не владею в достаточной степени, да к тому же приложение мною этих способностей вне сферы Бакунина и Огарева могло бы теперь, в случае неудачных поисков, не только временно, но и навсегда испортить дело, за исключением одной поездки в Марсель, куда я поеду, а на обратном пути в Локарно. Я обещал вам при первом моем отправлении за границу тотчас написать откровенно, когда пребывание мое здесь сделается бесполезным и ненужным. Исполняю теперь мое обещание».
[633]
