Теперь поезд увозил его в Вену. Изгнанный из родной страны, словно преступник, король Англии видел, как мир закрывает перед ним свои границы. Единственным человеком, оказавшим ему гостеприимство, был австрийский еврей.
XIII
Официальная Англия была в восторге от собственного поведения. Все не могли нарадоваться на то, с каким невозмутимым спокойствием в стране изысканных манер одного короля поменяли на другого, ибо в «Придворном циркуляре» сообщалось: «Букингемский дворец, 11 декабря. Сегодня, в 13 часов 52 минуты билль об отречении Его величества получил королевское одобрение».
Одиннадцатого декабря, Пиккадилли, дом номер 145: «Достопочтенный Стэнли Болдуин, член парламента, премьер-министр и первый лорд казначейства, был после полудня принят королем». Все дипломаты Старого света, которые по-прежнему стремились сохранить отжившие, церемонные манеры, восхищались тем, как безукоризненно вели себя придворные в тот исторический день.
Газеты подбадривали друг друга и старались поднять дух английского народа, сообщая, что монархия показала себя с самой лучшей стороны. Однако народ пришел в страшное волнение, услышав по радио прощальное выступление Эдуарда, искреннее и честное. Для того, чтобы людей не мучили раненое самолюбие и растревоженная совесть, требовалось немедленно придумать новую версию происшедшего; она должна была внушить англичанам, что правы они, а не их король. И вот на чем остановились: «Мы ему доверились, а он нас бросил!»
Неблагодарность масс редко доходила до такого предела. Человек, которого двадцать пять лет буквально боготворили, отказался от власти и сложил с себя королевский титул, потому что его принуждали растоптать собственные понятия о чести. Так кто же кого бросил: этот человек бросил свой народ, или же народ бросил его? Одна газета высмеяла предложение Эдуарда снова послужить родине: «Он выглядел как дезертир, который, убегая с фронта, говорит, что с удовольствием будет сражаться, когда снова начнется война». Мне как-то довелось услышать высказывание одного из высших офицеров британского флота: «Когда корабль, на борту которого он находился, вышел в море, я был в Портсмуте и подумал: „Теперь наша страна чиста“».
Все решили как можно скорее забыть того, кто пал жертвой несправедливости. Были запрещены пластинки с записью прощальной речи Эдуарда, от которой сердца людей сжимались от тоски. Журнал «Ньюс» писал: «Король Георг VI, человек серьезный, обладает многими достоинствами, благодаря которым он завоюет любовь народа. Он боксирует лучше Эдуарда, лучше играет в теннис, хотя держит ракетку в левой руке». Почти повсюду слышался следующий горький упрек: «Мы вложили столько денег в этого принца Уэльского». Многие коммерсанты сумели прилично заработать на этой истории. В «Вумен иллюстрэйтед» можно было прочесть следующее объявление:
«Нашим многочисленным читательницам, сделавшим заказ на коронационный чайный сервиз, будет небезынтересно узнать, что теперь мы имеем возможность поставлять вам этот сервиз в трех разных видах: 1) с портретами короля Эдуарда VIII на блюдцах, как мы и сообщали ранее; 2) с портретами короля Георга VI и королевы Елизаветы на блюдцах; 3) тем из вас, которые желали бы иметь блюдца с портретами Эдуарда, Георга и королевы Елизаветы, мы можем доставить чайный сервиз с блюдцами двух образцов, что потребует доплаты в б пенсов, и общая стоимость сервиза, таким образом, составит 5 шиллингов вместо 4 шиллингов б пенсов».
Однако таких коммерсантов немало в каждой стране. Не следовало ли всемогущей и всепрощающей Церкви более сдержанно, по-христиански достойно говорить о человеке, которого она отправила в изгнание? Епископ Портсмутский доктор Партридж, королевский капеллан, через два дня после отъезда Эдуарда, читая проповедь в своем соборе, сказал, что творились нечто страшное: «Почти везде люди содрогались, видя непристойность и грубость распутства, которому неведомы законы… Только одну сцену в истории можно сравнить с той, что разыгралась в Портсмуте в ночь на прошлую пятницу: это сцена, когда Наполеон, потерпевший поражение при Ватерлоо, стоял на палубе „Беллерофонта“ и смотрел, как удаляются берега прекрасной французской земли».
Архиепископ Кентерберийский, который тремя днями раньше заявил в палате лордов, что не следует брать на себя смелость обсуждать мотивы поступков Эдуарда, в воскресном выступлении по радио напомнил тысячам слушателей, что двести сорок восемь лет тому назад, то же в день 11 декабря, король Яков II бежал из Уайтхолла! Король Эдуард оставил эту страну во тьме. «Господом ему была поручена высокая священная миссия. Однако по своей собственной воле он отрекся, отказался от нее. С присущей ему откровенностью он нам поведал о своих мотивах. Они состояли в том, что он желал личного счастья. Он обманул великие надежды и отказался от высокой миссии. Но гораздо более странно и более печально то, что он искал счастья при помощи средств, несовместимых с христианскими принципами брака, и в общественной среде, уровень и образ жизни которой чужды склонностям и традициям его народа. Пусть те, кто принадлежит к этой среде, знают, что сегодня они прокляты судом нации, которая любила короля Эдуарда». И он, воздав сначала хвалу Болдуину, потом новому королю, прибавил следующую немыслимую фразу: «Кто может сомневаться, что сам Господь говорил с нами во время событий этих памятных дней!»
За многие годы ни одно заявление не принесло англиканской церкви больше вреда, чем эти слова. Все от нее отвернулись: унижать побежденного — это не по-английски. Адъютант короля выразил публичный протест против критики королевского окружения, и архиепископ заявил, что он не то хотел сказать. Бьюкенен, чудесный старик и истинный англичанин, с искренним изумлением заметил, что давно уже не слышал столько humbug
[83], сколько в эти дни. «Если бывший король столь безупречен, как теперь нам говорят, то почему же его выслали?»
Понемногу из доминионов стали доноситься совсем иные голоса. В Канаде так горячо принимали фильм, где Эдуард открывал какой-то памятник, что показ ленты был запрещен. Девятого декабря в австралийском парламенте состоялось бурное заседание. После того как премьер-министр воззвал к Всевышнему, воля которого должна свершиться, несколько депутатов-лейбористов запротестовали, крича: «Вам только и нужно, что прогнать короля! Он с его вниманием к обездоленным слишком демократичен для вас! Пусть он узнает, что многие австралийцы на его стороне!» И лейбористская оппозиция пропела «God save the king!». На следующий день они решили заставить губернатора послать телеграмму Эдуарду с просьбой остаться на троне. Депутат Бисли обвинил Болдуина в том, что тот распространял ложные слухи, будто его кабинет уйдет в отставку, а лейбористская партия не станет формировать новое правительство: таким способом премьер-министр и добился отречения. Партия требовала, чтобы палате общин зачитали все каблограммы и записи всех телефонных переговоров с Лондоном.
Единственный человек в Империи наконец вновь вспомнил слово love
[84], которое так часто слышал принц Уэльский; лейбористский лидер Канберса восклицал: «Любовь и восхищение, которые мы питаем к отрекшемуся от трона джентльмену, так широко распространены среди британского народа, что никогда не умрут в его сердце… Не вызывает сомнений, что мистеру Болдуину очень хотелось создать такую атмосферу, чтобы король был вынужден отречься от престола… У этого отречения гораздо более глубокие причины, нежели те, что всплыли на поверхность. Если бы он по-прежнему оставался на троне, он оказал бы колоссальное влияние на ход социальных реформ… Он был самым демократичным королем, какого когда-либо знала Англия».
