Однако думается, что тот, кто читал «Песнь песней» в оригинале, признает, что все эти объяснения выглядят натянуто. Никакой более-менее связный сюжет в ее стихах не просматривается, зато в них хоть отбавляй живого чувства, облеченных в слова тайных желаний души и тела.
Если следовать теории, что перед нами прежде всего свадебные песнопения, то «Песнь песней» начинается с обжигающего признания невесты в любви к жениху, в желании близости с ним:
Пусть сольются в поцелуе наши уста,
ибо любовь твоя слаще вина.
Благоуханны притирания твои,
само имя твое источает аромат, потому и влюбляются в тебя девушки.
Влеки меня за собой — побежим мы;
Приведи меня, Владыка мой, в Свои покои.
Будем радоваться и восторгаться мы,
воспевать любовь нашу, которая слаще вина,
любовь чистую.
Вслед за этим невеста внезапно смущается; ей начинает казаться, что она недостаточно хороша для милого, и обращается к подругам:
Хоть от загара и черна я, дочери Иерусалима,
как шатры кедаров, но сойдет загар —
и снова я стану белокожей и прекрасной,
как белые ковры во дворце Шломо…
(1:5)
И затем она снова обращается к жениху:
Скажи мне, возлюбленный души моей,
где пасешь ты овец своих, где укладываешь на отдых в полдень?
Зачем мне искать тебя, пряна лицо под накидкой,
Обходя отары, что пасут твои друзья?
(1:7)
Это — первая странность в тексте: лицо под накидкой прятали обычно блудницы или женщины, пребывающие в трауре, и героиня почему-то явно боится, что ее примут либо за ту, либо за другую.
Но дальше уже следует реплика жениха, исполненная не меньшего восторга, чем песня невесты:
Если не знаешь ты, где найти меня, прекраснейшая из женщин,
Гони ягнят своих по овечьим тропам меж пастушьих стойбищ.
С кобылицей в колеснице фараоновой
сравню я тебя, подруга моя.
Красота твоих щек оттенена серьгами,
прекрасна шея твоя, украшенная ожерельями…
(1:8-10)
И завершается первая глава обменом комплиментами между влюбленными:
Он — Ей:
— Как прекрасна ты, подруга моя, как прекрасна!
Глаза твои чисты, как у голубки.
Она — Ему:
— Как ты прекрасен, возлюбленный мой, и приятен!
И сочной зеленью усыпано наше ложе.
Крыша приюта нашего — кроны кедров.
Стены — стволы кипарисов.
(1:15–17)
Во второй главе ток поэтического напряжения резко повышается; она более метафорична, но дело не столько в украшении текста метафорами, сколько в удивительно психологически точной передаче состояния влюбленности, и сам ритм текста, кажется, передает ритм биения сердец юноши и девушки, думающих друг о друге:
Она — Ему:
— Я — лилия Шарона, я тюльпан.
Он — Ей:
— Как тюльпан среди колючек,
подруга моя среди девушек…
(2:1–2)
И дальше:
Она — подругам:
— Привел он меня на пир любви,
на пир любви, которую излучают глаза его.
Подкрепите меня пирогами,
окружите мое ложе яблоками,
чей аромат освежает,
ибо я больна любовью…
(2:4–5)
Завершается вторая глава монологом влюбленной, разлученной с любимым, грезящей о встрече с ним, так что сама природа словно сопереживает этим грезам и помогает им:
…Заклинаю вас, дочери Иерусалима,
газелями и степными ланями:
не мешайте влюбленной,
не тревожьте ее, когда она грезит…
…Воскликнул возлюбленный мой, обращаясь ко мне:
«Встань, подруга моя, красавица моя, и иди за мною!
Вот уже и прошла зима, дожди прошли, отшумели;
цветами покрылась земля, настало время певчих птиц,
и голос горлицы слышен в стране нашей;
ветви смоковницы — в завязи плодов,
и на благоухающих лозах появились ягоды.
Встань, подруга моя, красавица моя, и иди за мною!..»
«Не могу я сейчас пойти за тобой, — отвечаю я, — ибо велели нам:
„Ловите шакалов и их детенышей, портящих виноградники, —
Ведь появились на лозах ягоды“».
Возлюбленный мой принадлежит мне, а я — ему;
он ненадолго покинул меня, чтобы пасти отары свои среди тюльпанов…
(2:7-16)
Наконец, только в третьей главе после очередной «арии» невесты и славословий в ее адрес подруг в тексте возникает имя царя Соломона, но из него вовсе не следует, что он и есть избранник героини поэмы. Фигура царя скорее выступает здесь как символ могущества, богатства, красоты, страсти — словом, всего того, с чем связывается обычное человеческое счастье. Героиня не влюблена в Соломона, а отождествляет своего возлюбленного с ним:
Она вместе с подругами:
— Вот ложе Шломо; вокруг него —
шестьдесят отборных воинов Израиля.
Все они владеют мечом, испытаны в битвах;
меч — у бедра каждого;
ночью охраняют они царя от опасности.
Свадебный балдахин построил себе царь Шломо
из кедров ливанских.
Колонны его — из серебра, ковры в нем расшиты золотом,
сиденья там покрыты пурпурной тканью;
любовью дочерей Иерусалима к их повелителю
напоен сам воздух в нем.
Пойдите и поглядите, дочери Сиона, на царя Шломо в венце,
которым мать увенчала его в день свадьбы —
день, когда сердце его наполнилось радостью.
(3:7-11)
Следующая, четвертая глава уже целиком строится на изысканных метафорах и сравнениях, достаточно характерных для народа, живущего скотоводством и земледелием. Эротическое напряжение в ней усиливается, слова и сравнения становятся все более откровенными. Суть этой главы состоит в том, что, несмотря на всю силу влечения, влюбленные пока, до брака, остаются запретны и недоступны друг для друга. Сама эта недоступность лишь еще больше усиливает их страсть:
