Он занялся расширением своей столицы, всячески поощряя своих придворных и богатых иерусалимцев строить как можно более роскошные здания. Так как с юга и с востока Иерусалим окружали обрывистые склоны ручья Кедрон, то Иерусалим расширялся в сторону севера. Вокруг новых границ города Соломон построил новую крепостную стену, сооружение которой, видимо, продолжалось довольно долго — в Третьей книге Царств трижды упоминается о разных стадиях ее строительства (3:1; 9:15, 11:27).
Соломон — строитель Иерусалима.
Из всех этих описаний очень часто возникает представление об Иерусалиме как об огромном, величественном мегаполисе древности, каковым он, безусловно, не был, как Соломон ни старался. На самом деле, по оценкам историков, в дни завоевания Давидом Иерусалима за его стенами жило порядка тысячи человек. В дни Давида эта цифра увеличилась до полутора-двух тысяч человек. При Соломоне постоянное население города, по разным оценкам, колебалось между четырьмя с половиной и пятью тысячами человек (не считая обитателей царского дворца!). Не исключено, что примерно столько же в нем жило приезжих купцов, представителей различных зарубежных миссий и других гостей.
В городе действовал огромный рынок, на который съезжались торговцы со всего Ближнего, Среднего, а может быть, и Дальнего Востока. Число гостиниц и постоялых дворов в Иерусалиме, возможно, было вполне сопоставимо с числом домов его жителей и административных зданий. Не случайно одними из главных героинь литературы того времени являются обретающиеся на таких дворах блудницы, выполнявшие одновременно работу поварих и официанток, а порой и бывшие хозяйками этих заведений.
Наконец, население города резко увеличивалось в дни важнейших еврейских праздников, когда в Храм стекались десятки тысяч паломников со всех концов страны. Так что Иерусалим времен Соломона и в самом деле был пусть не самым большим, но одним из самых замечательных городов мира той эпохи, поражавший гостей своей красотой. Здесь можно было купить любые известные в ту пору товары. Таможенные и другие пошлины с приезжавших в город купцов обеспечивали непрерывный поток поступлений в казну, так что царские повара щедро расплачивались с жившими в Иерусалиме поставщиками различных съестных припасов. Обитательницы царского гарема и жены сановников покупали благовония и заказывали украшения у местных ювелиров, одежду и обувь у местных сапожников и т. д. Кроме того, иерусалимские ремесленники, менялы, трактирщики и т. д. жили за счет обслуживания приезжих торговцев и процентов с посреднических сделок.
Таким образом, не только царь, но и все остальные жители столицы были по-настоящему богаты; уровень их жизни разительно отличался от уровня жизни земледельцев и ремесленников в провинции. Город, казалось, купался в золоте, и горожане не знали, куда его тратить, не говоря уже о Соломоне и его приближенных. «И все сосуды для питья у царя Соломона были золотые, и все сосуды в доме из Ливанского дерева были чистого золота; из серебра ничего не было; потому что серебро во дни Соломоновы считалось ни за что…» (3 Цар. 10:21) — говорит по этому поводу Библия. И буквально чуть ниже: «И сделал царь серебро в Иерусалиме равноценным с простыми камнями, а кедры, по их множеству, приравнял с сикоморами, растущими на низких местах» (3 Цар. 10:27).
Еще одним проявлением стремления Соломона к показной роскоши стало решение сделать для пятисот бойцов своей дворцовой гвардии золотые доспехи: «И сделал царь Соломон двести больших щитов из кованого золота; по шестьсот сиклей пошло на каждый щит; и триста меньших щитов из кованого золота: по три мины золота пошло на каждый щит; и поставил их царь в доме из Ливанского дерева» (3 Цар. 10:16–17).
1 сикль (шекель) — это 11,424 грамма, 1 мина (манна) — это 100 шекелей. Таким образом, вес большого золотого щита составлял около 7 килограммов, а малого — 3,5 килограмма. Необходимо отметить, что ряд авторов считают, что, будучи повешенными на стенах дворца, эти щиты отнюдь не предназначались для царских гвардейцев, а представляли собой нечто вроде неприкосновенного золотого запаса страны.
***
Как уже понял читатель, в дворцовом комплексе Соломона жили сотни людей — обитательницы гарема, стражники, слуги, придворные, да и просто приживалы, отцы которых получили за те или иные заслуги право принимать пищу за царским столом еще в дни Давида.
Вся эта огромная челядь требовала ежедневно и немалого количества продуктов. Впрочем, «немалого» — это мягко сказано: «Продовольствие Соломону на каждый день составляли: тридцать коров тонкой муки пшеничной и шестьдесят коров прочей муки; десять волов откормленных и двадцать волов с пастбища, и сто овец, кроме оленей, и серн, и сайгаков, и откормленных птиц…» (3 Цар. 4:22).
Таким образом, в год царский двор потреблял две тысячи тонн пшеничной муки тонкого помола, четыре тысячи тонн обычной муки, 11 тысяч голов крупного рогатого скота и 36 тысяч мелкого. Эти цифры на первый взгляд выглядят фантастическими, но такое впечатление обманчиво.
Во-первых, следует отметить, что подобная пышность двора с огромным числом прихлебателей была свойственна монархам во все времена, а восточным монархам в особенности. К примеру, двор жившего столетия спустя персидского царя Кира потреблял ежегодно 6,5 тысячи тонн пшеничной муки, 6,1 тысячи тонн ржаной муки, 36 тысяч голов крупного скота и 250 тысяч мелкого. Сравнивая эти цифры, поневоле приходишь к выводу, что по сравнению с Киром великий царь Соломон был сама умеренность (правда, не стоит забывать, что и размеры его царства были куда скромнее размеров Персидской империи).
Во-вторых, в приведенные выше данные об объеме потребления двора Соломона, безусловно, входило и обеспечение продовольствием всех служивших в Храме левитов и коэнов, а также, не исключено, и выполнявших трудовую повинность в столице строительных рабочих. С учетом этого цифры Третьей книги Царств выглядят вообще очень скромно.
И, наконец, напомним, что значительную часть времени дворцовой жизни составляли пиры с участием сотен гостей. Апологеты Соломона говорят, что он отмечал пирами окончание изучения той или иной главы Писания, но даже если это и правда, то далеко не вся правда. «Сказал я в сердце моем: „дай, испытаю себя весельем, и насладись добром“; но и это тоже суета. О смехе сказал я: „глупость!“ — а о веселье: „что оно делает?“. Вздумал я в сердце моем услаждать вином тело мое…» — признается Соломон в «Екклесиасте» (2:1–3).
Уже исходя из этих слов, мы можем предположить, что вино на этих грандиозных пирах текло рекой; одно блюдо сменяло другое; гремела музыка; пирующие, стремясь развлечь царя, состязались в шутках, тостах, искусстве стихосложения…
Царь видел вокруг себя толпу счастливых, вполне довольных жизнью людей и, видимо, искренне считал, что так же счастлив и доволен весь народ. Между тем, как считают историки, чем дальше, тем больше в различных слоях населения назревало недовольство политикой Соломона.
В Иерусалиме, очевидно, росло и ширилось противостояние Соломона с ревнителями Закона, жрецами и членами синедриона. Им были явно не по душе как браки Соломона с иноплеменницами, так и — еще больше — та свобода, которую он предоставил языческим культам. Все большее подпадание Соломона под языческое влияние виделось им и в самом образе его жизни, и во всех его нововведениях.
