Отсюда уже недалеко до объяснения Великовским того, что именно евреи приняли за «глас Божий».
«В дни Исхода, когда мир сотрясался и качался, все вулканы извергали лаву, и все континенты встряхивало, земля стонала почти беспрерывно, — пишет он. — На первой стадии катастрофы, по еврейским источникам, Моисей в молчании пустыни услышал звук, который он истолковал как "Я есть Сущий" (Исход, 3:14). "Я есть Яхве", — услышал народ в ту самую страшную ночь у горы Законоположения (Исход, 20:2). "И вся гора сильно колебалась", и "звук трубный становился все сильнее и сильнее" (Исход, 19:18—19). "Весь народ видел громы и пламя, и звук трубный, и гору дымящуюся; и увидев то, народ отступил и внимал вдали" (Исход, 20:18).
Это было наилучшее положение для того, чтобы различить слова в ревущем голосе природы. Вдохновенный вождь переводил слова, которые он слышал в протяжных громоподобных раскатах. Земля стонала: уже не одну неделю все ее пласты смешались, орбита была нарушена, оси сбиты, ее океаны обрушились на континенты, ее моря превратились в пустыни, ее горы сдвинулись, ее острова затонули, ее реки потекли вспять — мир, залитый лавой, засыпанный метеоритами, с зияющими безднами, с горящей нефтью, извергающимися вулканами, качающейся землей, мир, окутанный дымом и паром.
Перемещение слоев земли и появление гор, землетрясения и извержения вулканов соединялись в дьявольском грохоте. Этот голос звучал не только в пустыне Синая; весь мир должен был слышать его. "Небо и земля гремели... Горы и холмы сдвигались", — говорится в мидраше. "Громок был рев небес, и земля отвечала ему эхом", — говорится в эпосе о Гильгамеше. У Гесиона огромная земля стонала, когда Зевс поразил Тифона своими громами: "Земля издавала ужасный грохот, как и бескрайнее небо над ней".
Сближение двух заряженных тел могло также производить трубные звуки, варьирующиеся по мере возрастания или уменьшения разделяющей их дистанции. Кажется, что это явление описано у псевдо-Филона как "перекличка труб между звездами и их Владыкой". Здесь мы можем проследить происхождение пифагорейского понятия "музыка сфер" и мысли о том, что звезды рождают музыку. Согласно мидрашиму, трубный звук на горе Синай имел семь различных ступеней высоты (или нот), а раввинская литература говорит о "небесной музыке", услышанной в момент явления: "При первом звуке небо и земля сдвинулись с места, моря и реки повернулись вспять, горы и холмы покачнулись на своих основаниях".
Гомер описывает подобную же ситуацию следующим образом: "Бескрайние просторы земли и небеса над ними звучали, как голос трубы". "Мир весь сгорает в звуках рога", — говорится в Волуспе.
Согласно еврейским преданиям, все народы слышали гром законоположительной речи...»
Таким образом, Великовский, как, впрочем, и многие другие сторонники подобной версии Синайского откровения, отнюдь не спешит записать Моисея в фокусника, сумевшего ввести в заблуждение целый народ и внушить ему свои идеи. Нет, Моисей, дескать, и сам искренне верил, что слышит голос Бога, то есть наравне со всеми другими подвергся религиозной экзальтации.
Однако при всей своей любопытности гипотеза Великовского имеет и немало слабых сторон. К примеру, все историки убеждены, что колесницы на вооружении египетской армии появились именно при гиксосах, а так как Библия утверждает, что фараон преследовал евреев именно на колесницах, то значит, исход все же происходил позже вторжения гиксосов.
А потому давайте все же обратимся к той картине происходящего, которую рисует сама Библия. Тем более что картина эта, как верно замечают и еврейские, и христианские теологи, содержит множество деталей, которые до сих пор не в состоянии объяснить ни один из исследователей-атеистов.
Пятикнижие предельно четко обозначает дату прихода евреев к горе Синай — 1 сивана 2448 года по еврейскому летосчислению, то есть спустя два с половиной месяца после того, как они покинули Египет, примерно в начале июня. Для самого Моисея это было одновременно исполнением и того, что обещал ему Всевышний во время Своего первого явления в пламени Неопалимой купины, и одновременно выполнением взятого на себя обязательства. Все, что говорил ему Бог тогда, во время их первого разговора, сбылось, и вот он снова здесь, у таинственной горы Синай, на этом «святом месте».
Очевидно, еще во время движения по пустыне Моисей направил посланцев в Мадиам к своему тестю Иофору и обозначил ему гору Синай как место будущей встречи. Кто знает, что творилось в душе Исфора, после того как он получил письмо от Моисея, какие мысли роились в его голове? Он прощался с зятем, когда тот, по меньшей мере внешне и по общественному статусу, был простым пастухом, а теперь ему предстояла встреча с великим вождем, человеком, за которым идут тысячи людей и который опирается на собственную армию...
Как тот примет его после столь чудесного превращения? Признает ли он его дочь в качестве супруги, а двух сыновей, Гершома и Элиэзера — как законных наследников? Однако уже первые минуты встречи рассеяли все сомнения — Моисей не только показал, что не собирается отрекаться от своей семьи из Мадиама, но и наоборот, всячески демонстрируя почтение к тестю и любовь к жене и детям, постарался подчеркнуть, что он остался прежним Моисеем, и гордыня совершенно не коснулась его.
«И пришел Итро, тесть Моше, и сыновья его, и жена его к Моше в пустыню, где находился он в стане у горы Всесильного. И передал он Моше: "Я, тесть твой Итро, иду к тебе, и жена твоя, и двое сыновей ее с нею". И вышел Моше навстречу тестю своему, и поклонился, и поцеловал его, и приветствовали они друг друга, вошли в шатер...» (Исх. 18:5—7).
Разумеется, вслед за Моисеем, вышедшим навстречу Иофору в сопровождении своего брата Аарона и его сыновей Надава и Авигу, вышел из шатров и весь народ — приход тестя Моисея, его жены и детей стал значительным событием в еврейском стане, где немедленно начали готовиться к праздничному пиру.
Моисей, любивший Иофора, высоко ценивший его ум и духовные поиски и в какой-то степени считавший себя его учеником, спешил после долгой разлуки рассказать тестю обо всем, что с ним произошло за эти месяцы. Иофор с увлечением слушал рассказ зятя об обрушившихся на Египет казнях; о том, как они выходили из этой страны; о чуде рассечения моря и битве с Амалеком. Вместе с ним, как зачарованная, слушала рассказ мужа и Сепфора и, говорит мидраш, когда Моше дошел до того, как весь народ вслед за ним и за Мириам пел восторженную песню Господу, она даже всплакнула из-за того, что не видела своими глазами этих чудес и что ей не довелось петь вместе со всеми. Согласно другому мидрашу, за этот свой плач Сепфора удостоилась того, что в следующем своем воплощении появилась на Земле в образе пророчицы Деборы, песнь которой в честь победы над Сисрой считается одним из самых древних и прекрасных поэтических творений.
И все-таки Иофор слушал рассказ зятя несколько иначе, чем дочь. Он жадно ловил его слова о Боге, о Его указаниях Моисею, о том, как Он проявлял Свою власть над природными явлениями, животным миром и людьми, и чем дальше, тем больше убеждался в том, что именно Моисею, а не ему было явлено то откровение, которого он ждал всю жизнь, и что на этот раз речь идет не о неком бездушном идоле или об отвлеченной идее, а о раскрытии подлинного Владыки мира. В сущности, Иофор сам давно уже пришел к идее единого Бога как единственной силы, управляющей природой и человеческим обществом, но теперь он получил этому доказательства.
