В последующие годы критика фрейдизма в СССР шла по нарастающей, его стали постоянно упоминать вместе с троцкизмом и разгром фрейдизма был объявлен актуальной партийной задачей. Понятно, что многие в этой ситуации поспешили отречься от какой-либо связи своих взглядов с учением Фрейда. Так, Б. Э. Быховский, заявлявший в 1923 году, что фрейдизм является едва ли не одним из направлений марксизма, уже в 1926 году писал: «Либо с Фрейдом, либо с Марксом. Третьего не дано»
[272].
Вместе с тем читатель уже наверняка обратил внимание, что слова Ленина парадоксальным образом подтверждают фрейдистскую трактовку психологии толпы: вожди масс отвергали индивидуальные сексуальные влечения человека, так как интуитивно стремятся переключить либидо индивидуума на себя и проповедуемую ими идеологию.
Но критика Фрейда нарастала и на Западе, причем и здесь огонь по нему велся сразу с двух сторон.
Первый лагерь его противников составляли те, кто обвинял Фрейда в «клевете на человечество», в шарлатанстве, создании лженауки и т. д. Всё это было старо и привычно.
Но одновременно усиливалась и критика Фрейда, по сути дела, с его собственных позиций. Так, в США и Европе появились феминистки, которые признавали, что, возможно, в самой основе психоанализа есть рациональное зерно, но при этом он почти целиком построен на анализе мужской сексуальности. Женщин же Фрейд либо игнорирует, либо относится к ним крайне пренебрежительно, а придуманный им «комплекс кастрации» и объявление женщин низшими в интеллектуальном и сексуальном смысле существами есть не что иное, как проявление мужского шовинизма, свойственного самому Фрейду. Одной из первых эти обвинения в лицо создателю психоанализа бросила молодая психоаналитик Карен Хорни (1881–1952), переехавшая в 1930-х годах в США, где отошла от традиционного фрейдизма и примкнула к последователям Адлера. Нашумевшая статья Хорни «Бегство от женственности», вышедшая в 1926 году — как раз когда мир отмечал семидесятилетие Фрейда, — стала еще одной (далеко не единственной) ложкой дегтя в большой юбилейной бочке меда.
Надо заметить, что критика эта была справедливой, и Фрейд, по его собственному признанию, так и не сумел проникнуть в тайну женской сексуальности; так и «не сумел понять, чего хочет женщина» — несмотря на то, что женщины составляли большинство его пациентов.
* * *
Постепенная подготовка к празднованию семидесятилетия Фрейда началась еще в 1925 году. Стартом к будущему чествованию юбиляра стал выход в свет автобиографической книги Фрейда «О себе», автор прямо говорит в ней, что открытие психоанализа напрямую связано с перипетиями его жизни, из них он и черпал многие свои идеи. «Автобиография показывает, как психоанализ стал содержанием моей жизни, а кроме того, исходит из вполне оправданного предположения, что, помимо моих научных занятий, ничто в моей личной жизни не заслуживает такого же интереса», — писал Фрейд в издании автобиографии, датированном 1935 годом.
В мае 1926 года начались официальные чествования Фрейда. Академическая Вена предпочла не заметить этого события, но пресса не могла этого сделать, даже если бы очень хотела.
Поздравительные телеграммы шли на Берггассе со всего мира — от Эйнштейна, Брандеса, Роллана, от других выдающихся ученых, писателей, политиков. Венский бургомистр Карл Зейнц направил Фрейду поздравительный адрес и диплом почетного гражданина города; в «Нойе фрайе прессе», в день юбилея, 6 мая, вышла большая прочувствованная статья Стефана Цвейга, впоследствии разросшаяся до большого биографического очерка. В Берлине прошло праздничное заседание Немецкого психоаналитического общества. В том же году в Вене издается «Психоаналитический альманах за 1927 год» со статьями Альфреда Дёблина, Лу Андреас-Саломе, Эйгена Блейлера и Стефана Цвейга, в каждой из которых подчеркивается революционный характер идей Фрейда, оказавших огромное влияние на развитие представлений о природе человека, общественную мораль, философию, литературу и искусство и т. д. Но вот тайные надежды Фрейда на получение Нобелевской премии не оправдались ни в том году, ни в последующие.
Одно из центральных чествований Фрейда прошло в обществе «Бней-Брит», членом которого он к тому времени состоял почти 30 лет.
«Меня не связывали с еврейством (признаюсь в этом к своему стыду) ни вера, ни национальная гордость, потому что я всегда был неверующим и не получил религиозного воспитания, хотя уважение к тому, что называют „этическими нормами“ человеческой цивилизации, мне прививалось, — сказал Фрейд, выступая на этом заседании и словно исповедуясь перед своими соплеменниками. — Я всегда старался подавлять в себе склонность к национальной гордости, считая это вредным и неправильным; меня беспокоили подобные явления в народах, среди которых мы, евреи, живем. Но было много другого, что делало евреев и еврейство неотразимо притягательными, — много смутных эмоциональных сил, тем более сильных, что чем труднее поддавались они выражению словами, а также ясное осознание внутреннего тождества с ними, уютное сознание общности психологического устройства. Кроме того, было ощущение, что именно своему еврейскому происхождению я обязан появлению у меня двух черт, свойственных мне в течение всей моей трудной жизни. Будучи евреем, я чувствовал себя свободным от многих предрассудков, ограничивающих интеллект других людей; будучи евреем, я готов был примкнуть к оппозиции, не заручаясь согласием „сплоченного большинства“…»
Эти слова отражают все душевные метания и муки Фрейда, порой стеснявшегося своего еврейства, ненавидевшего его в себе, желающего от него избавиться, но в итоге чувствующего неразрывную связь со своим народом, с самой его ментальностью и духовным наследием — конфликт, который, как уже не раз указывалось на страницах этой книги, стал причиной его личного невроза. Но вместе с тем они необычайно емко отразили самоощущение и сотен тысяч, если не миллионов других евреев Европы того времени, и потому не раз цитировались в самых разных работах, посвященных проблеме еврейской самоидентификации.
Конец 1926 года оказался для Фрейда не менее насыщенным, чем его середина. 25 октября он встретился с великим индийским художником, писателем и философом Рабиндранатом Тагором, а на рождественские каникулы уехал в Берлин — к сыновьям и внукам. В Берлине 2 января 1927 года состоялась его первая встреча с Альбертом Эйнштейном, положившая начало длительным сначала приятельским, а затем и дружеским отношениям между двумя гениями XX века.
Таким образом, оказалось, что после семидесяти тоже есть жизнь — причем жизнь увлекательная, насыщенная и интересным общением, и творческими идеями, протекающая подчас с не меньшей интенсивностью, чем в молодости.
Так что умирать Фрейд снова не спешил — несмотря на всё возрастающие проблемы со здоровьем.
Глава пятая
СДЕЛКА СО СМЕРТЬЮ
Еще в феврале 1926 года у Фрейда появились сильные боли в горле и в ротовой полости. Врачи диагностировали обычную ангину, но при этом категорически запретили Фрейду курить, и у него возникло подозрение, что речь идет о рецидиве рака. Одновременно всё чаще стало напоминать о себе сердце, и после исполнения ему семидесяти лет Фрейд вынужден был значительно сократить количество пациентов — до трех в день.
