* * *
Как показывает дарственная запись, сделанная Кальманом Якобом на семейной Библии в честь 35-летия Зигмунда, он нарек сына Соломоном (Шломо) отнюдь не только в честь покойного отца — это имя явно значило для него куда больше.
Вероятнее всего, Кальман Якоб Фрейд в какой-то степени ассоциировал себя с библейским царем Давидом. Поняв, что возлагавшиеся им на старших сыновей надежды оказались тщетными, Кальман Якоб усмотрел в своей женитьбе на юной Амалии Натансон некую аналогию между браком царя Давида с Вирсавией. (Это невольно наводит и другую мысль: что семья Натансон вынуждена была согласиться на этот брак, так как многоопытный Кальман Якоб попросту соблазнил их дочь и лишил ее невинности.) Как известно, согласно Библии, подлинного наследника царя Давида — Соломона, прославившегося своей мудростью, родила именно Вирсавия, и Кальман Якоб Фрейд стал связывать свои самые честолюбивые помыслы с сыном от своей юной, годящейся ему в дочери жены. Этот мальчик должен был прославиться сам и — через себя — прославить имя отца. Во всяком случае, как пишет Макс Шур, Кальман Якоб Фрейд, конечно же, мечтал, чтобы его младший сын стал «человеком Книги», искателем истины
[27] — и это его желание в конечном счете исполнилось.
В таком духе — то явно, то исподволь внушая ему мысль о его великом предназначении, — Кальман Якоб Фрейд и воспитывал сына. В той дарственной надписи, к которой мы еще не раз вернемся, он напрямую связывает судьбу своего Зигмунда-Соломона с его библейской тезкой: подобно тому как Всевышний открыл юному царю Соломону тайники мудрости, Он откроет величайшие тайны мироздания и его сыну.
Судьба Зигмунда Фрейда стала, таким образом, воплощением мечты его отца Кальмана Якоба — счастье, которое, согласитесь, дано вкусить немногим.
Глава вторая
СЕМЕЙНЫЕ ТАЙНЫ
Первые детские воспоминания Фрейда связаны с крохотной комнаткой над слесарной мастерской Зайица, где проходила вся жизнь семьи. Здесь мать кормила его грудью, здесь Кальман Якоб и Амалия укладывались спать рядом с его колыбелью. Здесь Амалия, спустя восемь месяцев после рождения первенца, снова забеременела, и в октябре 1857 года у нее родился второй сын — Юлиус.
К рождению Юлиуса, по утверждению Фрейда, относятся и его первые сознательные воспоминания. Он якобы помнил, как ревновал мать к брату и желал, чтобы тот куда-нибудь исчез. Когда же спустя полгода Юлиус умер, его смерть вызвала у Шломо Сигизмунда глубокое раскаяние, не раз напоминавшее о себе в его снах. Вместе с тем рождение Юлиуса с точки зрения психоанализа, вне сомнения, усилило безсознательный конфликт Фрейда с матерью — уж слишком рано появился на свет этот ребенок после рождения самого Шломо Сигизмунда-Зигмунда.
Позже Фрейд неоднократно будет утверждать, что это ревность к младшим братьям и сестрам, доходящая до пожелания им смерти (без полного осознания, что такое смерть); претензия на монополию родительской любви свойственна практически всем детям младшего дошкольного возраста. Это было верное наблюдение, нашедшее затем подтверждение во многих исследованиях детских психологов. Беда в том, что у Фрейда, видимо, эта ревность затянулась на долгие годы, едва ли не до окончания университета. Время от времени он словно проверял родителей на любовь, требуя от них всё больших жертв в ущерб интересам младших сестер и брата.
Еще до смерти Юлиуса Амалия снова забеременела, ей стало тяжело присматривать за «золотым Сиги», и Кальман Якоб нанял для него няньку. Сначала это была еврейка Рези (Рейзл), а затем чешка Моника Зайиц, судя по всему, родственница слесаря Зайица. Обычно, опираясь на воспоминания Фрейда, ее рисуют старой и некрасивой женщиной, однако на самом деле в период, когда Моника нянчила Сиги, ей еще не было сорока, то есть старой она точно не была.
По словам всех биографов Фрейда, основанных на его собственных воспоминаниях, будучи страстной католичкой, Моника таскала своего воспитанника по костелам и высиживала с ним часы на проповедях, так что, возвращаясь домой, Сиги, которому тогда было чуть больше двух лет, подробно пересказывал матери их содержание. Всё это выглядит странно, так как посещение церкви или костела считается у евреев крайне нежелательным. Исходя из этого, многие исследователи жизни Фрейда и делают вывод, что Амалия и Кальман Якоб были весьма либеральны в своих взглядах, то есть достаточно далеко отошли от следования заповедям иудаизма. Однако так ли это было на самом деле, сказать сложно. И уж тем более из того факта, что няня брала с собой в костел ребенка, не следует делать вывод о «либеральности» родителей Фрейда в вопросах веры. Вполне возможно, они выговаривали за это няне, но ребенок просто не слышал таких выговоров.
Другим источником знаний мальчика о религии стала та самая Библия Филиппсона, которую Якоб приобрел в 1848 году. Сиги мог часами листать эту книгу, рассматривая ее картинки, из которых наибольшее впечатление на него произвели гравюры с изображением египетских богов с птичьими головами. Можно предположить, что в свободное время Кальман Якоб подсаживался к сыну и объяснял ему, что изображено на картинке, а может, и пересказывал стоящую за ней библейскую историю. Не исключено, что именно по этой Библии Зигмунд Фрейд и научился читать.
Впрочем, вопрос о том, в каком возрасте и на каком языке основатель психоанализа научился читать, тоже остается загадкой. Фрейд об этом почему-то нигде не говорит, но еврейская традиция, как известно, предписывает, чтобы ребенок уже в три года умел бегло читать на иврите (или, как тогда говорили, на древнееврейском) — чтобы молиться и приступить к изучению Пятикнижия. Кальман Якоб Фрейд, как уже было сказано, хорошо знал иврит и свободно читал на этом языке. Знал его и Зигмунд Фрейд, о чем однозначно свидетельствуют и некоторые фразы из его сочинений, и тот факт, что отец делал ему надписи на подарках именно на иврите. При этом обычно считается, что Фрейд познакомился с ивритом лишь в начальной еврейской школе, а сам он обходит этот вопрос молчанием.
Но именно это молчание как раз красноречиво свидетельствует, что Кальман Якоб Фрейд, вероятнее всего, всё же выполнил завет предков. По Библии с комментариями Филиппсона, которая, напомним, содержала оригинальный текст Танаха с параллельным переводом на немецкий, отец, по меньшей мере, познакомил Зигмунда с еврейским алфавитом.
Сам Фрейд в дополненной в 1935 году автобиографии признаётся: «Как я понял позже, моя глубокая увлеченность Библией (почти с тех самых пор, как я овладел искусством чтения) оказала серьезное влияние на направленность моих интересов».
Вообще, если рассматривать фрейбергский период жизни Зигмунда Фрейда через розовые очки, то картина предстает идиллической. У него была счастливая семья. Отец любил мать, та вроде бы отвечала ему взаимностью, и оба они обожали своего первенца, заласкивали его, старались уделить ему как можно больше внимания. С неменьшим обожанием к малышу относилась и его няня Моника, начавшая уже в два года внушать своему воспитаннику, что он обладает выдающимися талантами и, когда вырастет, станет великим человеком. Маленький Сиги был и любимцем соседской семьи Зайиц, они восхищались его изобретательностью в создании игрушек из стружек и других отходов слесарного производства.
