Как и Елагин, переделавший комедию Хольберга, Лукин переделывал комедии французов Детуша, Буасси, Дюпати и англичанина Додели (естественно, используя французский текст). При этом Лукин был не только практикующим переводчиком, но и теоретиком, создателем знаменитой концепции «склонения на наши нравы». Переводя иноязычную комедию, полагал автор знаменитого «Мота, любовью исправленного», «Щепетильника» и «Награжденного постоянства», необходимо не столько демонстрировать силу таланта чужестранного драматурга, сколько исправлять нравы отечественного зрителя. Поэтому действие, венцом которого становятся торжество добродетели и осмеяние порока, должно разворачиваться в привычной русскому «смотрителю» обстановке: в русских городах, среди людей, носящих русские имена, облаченных в русские одежды и занимающих «русские» должности. В комедиях Лукина нет места заверяющим брачный контракт нотариусам, зато в них участвуют галломаны Верхоглядовы, верные слуги Василии и добродетельные девицы Клеопатры. Служа под началом Елагина, Фонвизин волей-неволей должен был стать членом его «кружка» и «склонять на русские нравы» иностранные комедии.
Вклад Фонвизина в общее дело — поставленная в конце 1764 года переделка комедии французского драматурга Жана Батиста Луи Грессе «Сидней», в фонвизинской версии — «Корион». Верность Фонвизина принципам, изложенным Лукиным и реализованным на практике Лукиным же и Елагиным, проявляется в самом названии комедии: вместо иноземного Сиднея на сцену выходит русский Корион (имя редкое, но встречающееся: одного из талантливейших стихотворцев второй половины XVII — начала XVIII века звали Карион Истомин). Русификации подвергаются имена других персонажей французской комедии — слуга Дюмон превращается в Андрея, а садовник Анри — в безымянного Крестьянина. Правда, лучшим другом главного героя становится не Лорд Гамильтон, а совсем не русский Менандр (по-гречески «твердый муж»), тезка древнегреческого комедиографа. Другие персонажи «склоненной» комедии Фонвизина также вызывают исторические ассоциации: например, возлюбленную Кориона, Зиновию, зовут так же, как хорошо известную европейскому читателю царицу Пальмиры (в одной из историко-биографических работ Хольберга, на русский язык не переведенной, специально сравниваются Зенобия и российская императрица Екатерина I, и между ними обнаруживается много общего). Зачем Фонвизину потребовалось называть героев своей комедии именами известных исторических личностей, объяснить сложно; отметим лишь, что в этом своем начинании он не оригинален: влюбленную героиню комедии Лукина «Мот, любовью исправленный» зовут Клеопатра, и подобно Зиновии, со своей царственной тезкой она имеет мало общего.
Кроме имен персонажей, Фонвизин изменяет и место действия: события этой совсем не смешной комедии происходят в подмосковной деревне страдающего героя. Москва же с ее колокольным звоном становится прекрасным городом, который вопреки здравому смыслу и дворянскому долгу покинул новоявленный полковник Корион. Изменив своей любимой Зиновии, одумавшись, но не имея надежды увидеть ее в живых, он замышляет самоубийство. Узнав о намерении своего хозяина, преданный слуга Андрей предусмотрительно убирает шпагу и пистолеты, однако предпринятые меры оказываются недостаточными, и Корион принимает яд. Прибывшая в его усадьбу влюбленная Зиновия прощает раскаявшегося изменника, тот обращается к ней с предсмертной пламенной речью, сокрушается, что из-за своего малодушия лишается и жизни и любимой, описывает свою предсмертную тоску. Дело идет к трагической развязке… как вдруг слуга Андрей насмешливо объявляет, что в последний момент он заменил отраву простой водой и жизни Кориона ничего не угрожает. Исцелившийся герой рождается для новой жизни, в которой у него будут верный друг Менандр, усердный слуга Андрей и обожаемая жена Зиновия. Как же обстояли дела сердечные у самого Фонвизина?
Любовь и поэзия
В «Чистосердечном признании» рассказывается о «порочной» привязанности Фонвизина к глупой москвичке, в письме от 13 декабря 1763 года упоминается «маленькая история» с дочерью Сумарокова. Но, как утверждает Фонвизин, эти происшествия — не больше чем пустяк и ничтожный «вздор». В самом начале 1764 года он клятвенно заверяет Феодосию, что ни в кого не влюблен, поскольку в Петербурге влюбиться ровном счетом не в кого («все немки ходят бледны, как смерть»), а Бакунина, которой он отдал билет на трагедию, уже 20 лет как замужем. Правда, как представляется, для Фонвизина замужество возлюбленной никогда не становилось непреодолимым препятствием.
По словам первого биографа П. А. Вяземского, в 1763 году в Петербурге он всерьез увлекся Анной Ивановной Приклонской, женой будущего директора Московского университета Михаила Васильевича Приклонского (в 1784 году на этом посту его сменит брат Фонвизина — Павел Иванович), постоянной посетительницей знаменитого «литературного салона» г-жи Мятлевой и, следовательно, собеседницей М. М. Хераскова, В. И. Майкова, И. Ф. Богдановича, И. С. Баркова, Ф. Г. Волкова и пылкого острослова Фонвизина. Несомненно, госпожа Приклонская имела удовольствие наблюдать словесные поединки молодого насмешника со старшими коллегами, когда он набрасывался на соперника, по удачному сравнению очевидца, подобно коршуну, и неизменно «одерживал поверхность» и над Майковым, и над Херасковым. Вяземский, специально расследовавший эту историю, утверждает, что Анна Ивановна была умна, образованна и начитанна, но при этом чрезвычайно не красива — «длинная, сухая, с лицом, искаженным оспой». Фонвизин же «был ей предан всем сердцем, мыслями и волей; она одна управляла им как хотела, и чувства его к ней имели все свойство страсти и страсти беспредельной». Правда, о своем чувстве он не пишет нигде, никому и ни разу. Как следует из писем Фонвизина домой, в августе 1763 года супруги Приклонские «безмерно» его «обласкали», в конце того же года Приклонская вместе с Козловским и Аргамаковым входила в круг ближайших его друзей, в 1766 году Анна Ивановна уверяла его в своем искреннем «дружестве», а в 1770 году Михаил Васильевич «дает» своей жене такие «вытаски», что дело доходит до Священного синода.
Совсем другое дело — неизвестная москвичка, «страсть» к которой, в отличие от первого опыта Фонвизина, была основана на «почтении», а не на «разности полов», и о любви к которой он пишет в своей «исповеди». Из «Чистосердечного признания» следует, что, находясь в 1768 году в Москве, он познакомился с неким полковником, как и другой полковник — Корион, человеком честным, но легкомысленным. Своей жене, даме «препочтенной», он был неверен, та безумно его любила, и жизнь ее была самой ужасной. Однажды молодой писатель познакомился с родной сестрой несчастной полковницы и тотчас же почувствовал к ней «совершенное почтение», которое вскоре переросло в «нелицемерную привязанность» и уже после, во время недельного пребывания в подмосковном имении полковника — в любовь. Добродетельная женщина хранила верность своему мужу, тоже военному, «стоящему с полком недалече от Москвы», не давала молодому влюбленному «ни малейшего повода к объяснению» и призналась в своей любви только во время их последней встречи.
В автобиографии Фонвизин настаивает на чистоте их отношений и утверждает, что любовь к этой женщине он пронес через всю свою жизнь. Рассказывая эту чувствительную историю, автор чрезвычайно серьезен, не допускает даже тени иронии и, будучи уже давно и будто бы счастливо женатым, откровенно грустит о навсегда потерянном счастье. Несомненно, чувствительное сердце и насмешливый нрав молодого остроумца не оставляли равнодушными окружающих его женщин, Фонвизин «в двадцать лет» был «красавицам любезен» (как выразился по другому поводу ученик Сумарокова и знакомый Фонвизина, поэт Василий Иванович Майков).
