В обеих столицах Фонвизин добивается скорейшей постановки своего главного литературного сочинения и энергично преодолевает возникшие препятствия. Изначально предполагалось, что премьера спектакля пройдет на сцене придворного театра в мае 1782 года, сразу после завершения работы над комедией, однако подготовка затянулась, и впервые «Недоросль» был представлен публике лишь 24 сентября 1782 года в театре Книппера в Петербурге. В спектакле были задействованы самые талантливые и известные столичные артисты: Иван Афанасьевич Дмитревский в роли Стародума, Яков Данилович Шумский в роли Еремеевны, выпускник Московского университета, актер, журналист и драматург Петр Алексеевич Плавильщиков в роли Правдина, и во многом благодаря их превосходной игре комедия имела грандиозный успех. Получившие «несравненное удовольствие» зрители устроили актерам овацию и бросали на сцену совсем не пустые кошельки.
О причинах майской неудачи, реакции петербургской публики на это происшествие, действиях Фонвизина в конце весны 1782 года и об отношении к творчеству гениального русского «комика» просвещенных столичных зрителей француз Пикар, гувернер двоюродного племянника братьев Паниных, аристократа, воспитывавшегося вместе с наследником Павлом Петровичем, и хорошего знакомого Фонвизина князя Александра Борисовича Куракина, писал своему пребывающему за границей ученику в конце мая 1782 года: «Мы не увидим здесь новую комедию г-на Фонвизина под названием „Недоросль“, на что мы прежде надеялись, потому что актеры не знают своих ролей и не в состоянии сыграть ее в назначенное время. Автор уезжает через несколько дней в Москву и, говорят, поставит свою комедию на московском театре. При настоящем недостатке в удовольствиях и театрах это действительно лишение для публики, которая уже давно отдает должную справедливость превосходному таланту г-на Фонвизина; несколько просвещенных особ, прослушавшие чтение этой комедии, уверяют, что это лучшая из русских театральных пиес в комическом роде; действие ведено умно и искусно, и развязка весьма удачная. Г-н Фонвизин особенно отличается своим слогом и обладает как богатым воображением, так и большим знанием сердца и природы, и картины его всегда разнообразны, живы и поучительны».
В Москве, куда, как и говорил Пикар, Фонвизин отправляется после первой петербургской неудачи, драматургу предстояло сломить упорное сопротивление театрального цензора — профессора Московского университета, одного из преподавателей Плавильщикова и бывшего соученика самого Фонвизина по университетской гимназии — Харитона Андреевича Чеботарева. Сопротивление же это оказывается настолько упорным, что раздосадованному Фонвизину не остается ничего иного, как признать свое поражение и вернуться в новую столицу. Однако от намерения представить свою новую комедию москвичам Фонвизин не отказывается и лишь ждет своего часа. В составленном в сентябре 1782 года письме «содержателю театра в Москве» «любезному Медоксу» Фонвизин доводит до сведения антрепренера, что в Петербурге «Недоросль» был поставлен силами «придворных актеров ея Императорского Величества» «по письменному дозволению от правительства», и предлагает «уверить господина цензора, что во всей моей пьесе, а, следовательно, и в местах, которые его так напугали, не изменено ни одного слова». Узнав, что автор столь не понравившейся ему пьесы нашел поддержку у правительства, Чеботарев сдается и постановку «Недоросля» разрешает: московская премьера знаменитой комедии Фонвизина состоялась 14 мая 1783 года, более чем через полгода после петербургского триумфа. Как и в Петербурге, в Москве «Недоросль» был принят с восторгом, хотя и не всеми. 28 мая 1783 года новоявленный москвич князь Д. П. Горчаков пишет письмо Д. И. Хвостову, в котором, между прочим, отмечает:
«Теперь должен я тебе, любезный друг, объявить о здешних новостях.
Из ваших петербургских стран
Приехал к нам Денис-тиран,
Однако же не сиракузский,
А чисто наш мучитель русский.
Он здесь многое бранит, его многие не слушают; и так, все разошлися по своим. Здесь был игран „Недоросль“ и принят, как должно недорослю. Может быть, оттого, что здесь народ простой и всякую вещь принимает по ее имени, не в состоянии будучи догадаться, что она хороша».
«Представлению» комедии на сцене предшествовало ее авторское чтение в кругу друзей, в «частных обществах» Петербурга и Москвы. Один из таких «сеансов» проходил в доме московского почт-директора Бориса Владимировича Пестеля (которого Фонвизин и Дмитревский посетили во время пребывания в Москве) и был описан его сыном Иваном Борисовичем Пестелем, отцом декабриста Павла Ивановича Пестеля: «Большое общество съехалось к обеду; любопытство гостей было так велико, что хозяин упросил автора, который сам был прекрасный актер, прочитать хоть одну сцену безотлагательно; он исполнил общее желание, но когда остановился после объяснения Простаковой с портным Тришкой об укороченном кафтане Митрофана, присутствовавшие так были заинтересованы, что просили продолжить чтение; несколько раз приносили и уносили кушанья со стола, и не прежде сели за стол, как комедия была прочитана до конца, а после обеда Дмитревской, по общему требованию, должен был опять читать ее сначала». Как следует из того же письма Фонвизина Медоксу, для драматурга чрезвычайно важно, чтобы до поры имя автора комедии оставалось неизвестным, и просит английского корреспондента «сохранить» его «аноним». За десять лет, которые разделяют две комедии Фонвизина, его характер сильно изменился: если начинающий и нуждающийся в поддержке сильных мира сего комедиограф был готов читать своего «Бригадира» хоть каждый день и в любом обществе, то став маститым литератором без малого сорокалетний автор «давать публичности» своему «Недорослю» уже не торопится, читает его лишь избранным и с нетерпением ждет постановки на столичной сцене.
Конец служебной карьеры
В 1782 году Фонвизин пишет очередное сочинение на тему государственного строительства и идеального правления — «Рассуждение о непременных государственных законах», где его пропанинское отношение к существующему положению дел в стране выражено более чем ясно. В этот раз переводчик «Слова похвального Марку Аврелию» и «Та-Гио» не намеревается знакомить со своим трудом ни императрицу, ни широкую публику и высказывается в высшей степени откровенно: «Теперь представим себе… государство, дающее чужим землям царей и которого собственный престол зависит от отворения кабаков для зверской толпы буян, охраняющих безопасность царской особы… государство, движимое вседневными и часто друг другу противоречащими указами, но не имеющее никакого твердого законоположения… государство… где знатность, сия единственная цель благородныя души, сие достойное возмездие заслуг, от рода в род оказываемых отечеству, затмевается фавером, поглотившим всю пищу истиннаго любочестия», где всякий «чин», всякий «знак почести», всякое «место государственное» «изгажено скаредным прикосновением пристрастного покровительства».
О зле фаворитизма автор говорит много и горячо, в нем видит основной и требующий немедленного искоренения государственный порок: «…тут подданные порабощены Государю, а Государь обыкновенно своему недостойному любимцу. Я назвал его недостойным, потому что название любимца не приписывается никогда достойному мужу, оказавшему отечеству истинные заслуги, и принадлежит обыкновенно человеку, достигшему высоких степеней по удачной своей хитрости нравиться Государю»; «…в таком развращенном положении злоупотребление самовластия восходит до невероятности и уже престает всякое различие между Государственным и Государевым, между Государевым и Любимцовым. Собственность и безопасность каждого колеблется, души унывают, сердца развращаются, образ мыслей становится низок и презрителен. Пороки Любимца не только входят в обычай, но бывают почти единым средством к возвышению. Если дух его объят буйством, и дурное воспитание приучило его к подлому образу поведения, то во время его знати поведение благородное бывает уже довольно к заграждению пути к щастию».
