Шокированными оказались и следившие за этими странными взаимоотношениями, когда выяснилось, что Наташа воздала дань почтения своему похитителю, проведя десять минут наедине с его телом в морге в Венском институте судебной медицины и поставив зажженную свечу перед закрытым гробом. При этом, что по его словам было «торжественной и глубоко личной скорбной церемонией, длившейся несколько минут», девушку сопровождал ее консультант-психиатр профессор Фридрих.
Местные средства информации предположили, что этот визит в морг был, вероятно, рекомендован профессором Фридрихом как часть примирения госпожи Кампуш с ее восьмилетним испытанием. Однако профессор Бергер заявил, что Наташа настояла на том, чтобы повидать гроб своего похитителя, поскольку ей не разрешили присутствовать на его похоронах — в неотмеченной могиле на неназванном кладбище.
«Она хотела пойти на похороны господина Приклопиля, — рассказывал Бергер, — но я сказал ей, что это плохая идея, и отговорил ее. Тогда она отправилась в морг и попросила позволить ей провести десять минут наедине с его гробом». Ни он, ни профессор Фридрих, не говорили, плакала ли Наташа во время прощания, однако он подтвердил сообщения, что она действительно была разгневана на полицию, позволившую ему умереть. Он сказал: «Госпожа Кампуш винит себя в смерти господина Приклопиля и за те страдания, что обрушились на его мать. Она до сих пор испытывает чувство вины, но также и весьма разгневана на полицию, поскольку, по ее мнению, она дала ему умереть. Она обвиняет полицию в том, что та не предотвратила его самоубийства».
Вольфганг Приклопиль был похоронен в безымянной могиле в молчаливой церемонии без священника, в присутствии матери и сестры его делового партнера Эрнста Хольцапфеля Маргит Вендельбергер. Другими присутствовавшими на маленьком и безлюдном кладбище Лаксебурга в нескольких километрах к югу от Вены были примерно двадцать одетых в гражданское полицейских и два журналиста и фотографа, замаскировавшихся под служителей кладбища. Попытка сохранить в тайне последнее место обитания чудовища провалилась.
Церемония заняла лишь несколько минут. Две женщины тихо прочитали «Отче наш» и возложили красные и розовые розы и искусственный венок с надписью: «Последнее нежное „прощай“ от любящих тебя».
Новость о том, что Наташа скорбела у гроба Приклопиля и хотела пойти на его похороны, резко контрастировала с ее видимым безразличием к собственным родителям. Размолвка, которую ее знающие и дорогие юридические и медийные консультанты хотели сохранить в тайне, вскоре попала в газеты. И это вновь внесло свою лепту в то, что общественное мнение впоследствии обернулось против Наташи.
После освобождения Наташи ей был назначен психолог, как она и просила. Также она связалась с «Белым кругом» — организацией, занимающейся помощью жертвам насилия. Она узнала об их деятельности, слушая радио во время своего заключения.
Потом Наташа попросила связать ее с самым видным австрийским детским и подростковым психиатром профессором Максом Фридрихом, которого она также знала по его многочисленным интервью на радио. Профессор Фридрих немедленно взялся за работу, а затем пригласил профессора Эрнста Бергера и других экспертов-консультантов, чтобы те занялись различными аспектами ее лечения.
Алчное стремление прессы заполучить первые фотографии и интервью привело к людям, общавшимся с ее матерью, однако вскоре стало очевидно, что она не тот человек, с которым следует иметь дело, поскольку мать встречалась со своей дочерью после ее побега лишь раз. Наташа явно отдалилась от родителей и хотела проходить лечение без участия их обоих.
Затем Людвиг Кох попытался начать вести дела от лица Наташи и нанял посредника, Руперта Лейтгеба. Тот, однако, был оттеснен на второй план, когда выяснилось, что Наташе уже назначили собственного адвоката, доктора Гюнтера Харриша. Его пригласили психиатры, поскольку он уже сотрудничал с ними по другому делу австрийской девочки, которую мачеха держала в ящике.
Однако телефонные линии доктора Харриша тут же раскалились от звонков с предложениями дать интервью, вследствие чего был нанят профессиональный консультант — специалист по связям с общественностью и лоббированию Дитмар Эккер из фирмы «Эккер и партнеры», среди клиентов которой числится и Республика Сербия. Эккера пригласил профессор Бергер, поскольку они уже долгое время были друзьями.
Первый адвокат, доктор Харриш, отказался от работы уже примерно через неделю, признавшись, что дело его обременяет. «Я больше не могу им заниматься, — рассказывал он, — поскольку оно не оставляет времени для моих других клиентов. Также я не могу вести дело при таком невероятном давлении прессы. Я хотел бы приходить домой и не видеть десятков репортеров и телевизионных команд, осаждающих мою квартиру».
Доктор Харриш сам порекомендовал юридических представителей, работающих с Наташей и по сей день, — фирму «Лански, Ганцгер и партнеры», являющуюся одной из крупнейших австрийских юридических фирм, специализирующихся на законах о средствах массовой информации. Так начался процесс излечения — и торгашества — Наташи Кампуш. Неясно, какой из процессов пришел ей на ум первым, но спешка с назначением консультантов оставила в ее семье горький осадок.
Госпожа Сирни пожаловалась первой, что она едва виделась со своей дочерью с момента ее освобождения. «Дочери нужна ее мать», — говорила она, сетуя на медиков, пытавшихся объяснить всю глубину изоляции и смятения, испытываемых Наташей. «Почему мне нельзя увидеть своего ребенка?» — таков был заголовок одной из австрийских газет. «Наташа снова заперта — и это просто ужасает меня», — заявила госпожа Сирни в одном интервью. И далее:
Психологи и врачи — да, все это важно и хорошо. Но тем не менее дочери нужна ее мать.
Каждый раз, когда звонил телефон, я испытывала волнение и тревогу. Я всегда ждала новостей о своей дочери, но страшилась думать, что они окажутся плохими. И так было каждый раз, и довольно часто, когда полиция просила меня прийти в участок для опознания одежды или вещей девочек, которых они находили, — будь то нижнее белье, школьная сумка или обувь. Каждый раз я шла словно на собственную казнь.
Порой я даже желала, чтобы нашлось хотя бы ее тело. Тогда, по крайней мере, я получила бы хоть какое-то облегчение и у меня была бы могила, где я могла бы оплакивать свою прекрасную дочку.
Но вместо этого я продолжала ждать, что она в любой миг войдет в дверь. А теперь… теперь мне нельзя с ней видеться.
Ничто не сделало бы меня счастливее, чем если бы Наташа переехала жить ко мне, но она больше не ребенок, и это решение ей придется принимать самой. В данное время мне даже не разрешают с ней встречаться, и это так мучительно для меня.
Она такая хорошенькая, почти как на своих старых фотографиях, только слишком вытянувшаяся. Для меня это непривычно, ведь она исчезла еще ребенком, а теперь она взрослая. Я всегда знала, что у нее железная воля. Просто невероятно, что она вынесла подобное испытание и оказалась достаточно сильной и достаточно сообразительной, чтобы сбежать. Я так горжусь ею.
