У нее был уникальный талант – она великолепно играла на саксофоне и очень этим гордилась. Лиз не раз думала, что «Жизнь в банке» необходимо найти музыкальное сопровождение, и уже подобрала идеальную мелодию – «Арию» Юджина Боззы
[25], минорное саксофонное соло – воплощенное человеческое достоинство и благородство. Ведь в конце концов и Меган, и ей самой, и, наверно, всем людям, столкнувшимся с мучениями и горем, необходимо чувствовать, что в их страданиях есть достоинство и благородство.
Чтобы девочки попривыкли к работе на сцене, Мистер К. назначил ежедневные репетиции в аудитории 104 на обеденный перерыв, чтобы ученики и преподаватели могли посмотреть пьесу через открытые двери. Кроме того, он просто хотел, чтобы об этой поразительной истории узнало как можно больше людей, ведь это была история, о которой нужно было рассказывать всем. И когда люди заглядывали в аудиторию, происходило нечто удивительное… прекращались все разговоры, и это молчание, вызванное поначалу обыкновенным любопытством, вдруг перерождалось в благоговейную тишину, которой сопровождаются церковные службы. И взрослые мужчины и женщины, и многие школьники, наблюдавшие за тем, как пани Рознер отдает своего ребенка Ирене, либо роняли слезы в открытую, либо отворачивались, чтобы их никто не увидел.
* * *
Первое представление пьесы, нечто вроде генерального прогона, состоялось на сцене в спортзале в конце января. Меган сомневалась, что ее мама будет достаточно хорошо себя чувствовать, чтобы прийти. С тех пор, как рак прописался в их доме, Меган вообще перестала чувствовать уверенность в чем угодно. Однако, когда они заканчивали подготовку сцены, она заметила в зале «больничную униформу» Дебры Стюарт – ярко желтый тренировочный костюм и такая же желтая спортивная шапочка. Дебра и Марк сели рядом с дедушкой и бабушкой Лиз в первом ряду. У них за спиной разместились мама и сестра Сабрины. Большинство мест остались пустыми, но все-таки пришли некоторые местные жители: медсестра, владелец банка, библиотекарша, священник и родители других школьников, работающих над проектами к Национальному Дню Истории.
Мистер К. поблагодарил зрителей за то, что они решились покинуть свои дома в этот морозный вечер, и выразил надежду, что увиденное согреет их души. Он представил своих учениц и в нескольких словах рассказал о Проекте «Ирена Сендлер» и его главной теме – о «способности одного-единственного человека изменить мир». На сцене, частично перекрытой баскетбольным щитом, не было ни занавеса, ни осветительных приборов, и когда над ней погасли три голые лампочки, зал погрузился в полную тьму. Потом на сцене загорелась свеча. Лиз, в костюме совсем еще юной Ирены, стояла на левой половине сцены и смотрела «в кулису».
Юная Ирена: Папа, ты не спишь?
Отец: (голос за сценой) Ирена, не входи ко мне, держись подальше от двери.
Юная Ирена: Но ведь этот тиф у тебя пройдет, папа? И ты поправишься?
Отец: Нет, боюсь, не пройдет, но вам с мамой надо оставить меня здесь и уйти из этого дома в другой. И не подходи ко мне близко, Ирена. (Пауза.) Ирена, никогда не забывай всего, чему я тебя учил.
Юная Ирена: (с дрожью в голосе) Да, папа, не забуду.
Отец: Помни, что мы оставались в этом городе, чтобы помогать бедным, чтобы помогать страдающим от эпидемии евреям. Помни, что я всегда говорил тебе. Если видишь утопающего, постарайся спасти его. Ты не забудешь?
Юная Ирена: Да, я никогда этого не забуду, а еще я буду помнить твои слова о том, что все люди одинаковы независимо от их национальности и веры. Я никогда не забуду твоих слов… никогда. (Лиз задувает свечу… загорается свет.)
Юная Ирена: А теперь мы предлагаем вашему вниманию – «Жизнь в банке».
Сварные ворота «Варшавского гетто» стояли в левой части сцены, по центру – триптих театрального задника, справа – «квартира Ирены», потрепанный сундук с открытой крышкой и маленький стол, на нем стеклянная банка.
Голос читающей авторский текст Сабрины дрожал, и это немало удивило Лиз: кто-кто, а Сабрина прекрасно умела держать себя в руках. Уже изрядно взмокшая Лиз переоделась в длинное платье взрослой Ирены. Она не успела отдышаться, и поэтому тяжело дышала, когда рассказывала о Жеготе и о том, что посвятила себя спасению детей. Пожилая библиотекарша, сидящая в конце третьего ряда, промокнула платочком глаза. На сцену в образе пани Рознер вышла Меган.
Пани Рознер: Я поговорила с мужем. Вы должны забрать наших детей. Это почти выше наших сил, но… Здесь мы все умрем. (Длинная пауза.) В гетто нам не на что надеяться – здесь каждый день без всякого повода убивают людей. То есть поводом, который вам никто не объяснит, может служить все. Ты можешь не туда посмотреть, слишком медленно идти по улице, оказаться там, где быть не положено. И за любой такой проступок – смерть…
Ирена: Все мы сегодня тонем в бурной реке жестокости. Каждый должен броситься в воду, чтобы спасти других. А всем этим ужасам когда-нибудь обязательно настанет конец.
Лиз посмотрела Меган в глаза и попросила привести детей. Начав говорить с уверенностью и несгибаемостью «своей» Ирены, она вдруг услышала, что голос ее предательски задрожал и наполнился слезами. Чтобы не сорваться и взять себя в руки, ей пришлось сделать паузу и отдышаться. Она услышала, как в зале зашмыгали носами зрители.
Пани Рознер: Что, уже пора?
Ирена: Да. Я возьму ваших детей с собой. Если меня поймают, я скажу часовым, что дети больны тифом и мне нужно доставить их в больницу.
Пани Рознер: Тогда берите их прямо сейчас, потому что мы больше не в силах об этом думать. Мы собрали их в дорогу. Ханна, эта добрая женщина отвезет вас с малышом Изеком куда-нибудь, где вы будете чувствовать себя получше. А мы тоже скоро к вам приедем.
Ирена: Ханна, возьми меня за руку. Попрощайся с мамой и папой.
Пани Рознер передает Ирене завернутую в нищенское тряпье куклу – малыша Изека и воображаемую руку Ханны. Меган с Лиз произносят последние реплики, а Сабрина авторским текстом завершает пьесу.
Рассказчик: После войны коммунисты объявят членов Жеготы пособниками фашистов. В Израиле в честь Ирены посадят дерево, но во всем остальном мире о ней никто не узнает. История жизни Ирены будет забыта людьми почти на 60 лет, пока о ней не решат рассказать три канзасские школьницы.
Затемнение.
Одна за другой снова включились три голые лампочки. Тишину в спортзале нарушала только запись играющей на саксофоне Лиз. Лиз растерялась, она не знала, что ей делать… Сабрина смущенно опустила голову, спрятав лицо за завесой волос. Меган вертела в руках стеклянную банку.
