Молчит Англия, молчит Америка, молчат даже влиятельные интернациональные еврейские круги, всегда так остро реагировавшие на любые выступления против своего народа. Молчит Польша. Погибающие евреи оказались в кольце из умывающих руки Пилатов.
Молчаливый свидетель убийства становится сообщником убийцы, тот, кто не осуждает преступника, – его пособником.
Бог велит нам протестовать. Тот самый Бог, который запретил нам убивать друг друга. Протестовать нам велит совесть. У любого человека есть право на любовь со стороны других людей. Наш святой долг – отомстить за кровь, пролитую убийцами. Тот, кто не присоединится к нашему протесту, не имеет права называться католиком.
Появление ПРОТЕСТА вызвало у немецких оккупационных властей откровенную ярость, и они расклеили по улицам Варшавы напоминания об изданном еще год назад приказе:
ВНИМАНИЕ
СМЕРТНАЯ КАЗНЬ
за помощь евреям, покидающим районы
компактного проживания еврейского населения без соответствующего разрешения!
СМЕРТНАЯ КАЗНЬ
всем, кто предоставит приют, еду или окажет любую другую помощь вышеуказанным евреям!
Через два дня Ирена, взволнованная перспективой знакомства с известной писательницей, отправилась с Вандой в дом 24 по Журавьей, что рядом с улицей Новы Свят. Ванда постучала в дверь условным стуком и прошептала пароль. Дверь открыла невысокая седоволосая женщина с глазами, добрее которых Ирена не видела за всю свою жизнь.
– Дорогая пани Сендлер, меня зовут Галина, – сказала она таким же добрым голосом. – Позвольте, я возьму ваше пальто. Мы с мужем Юлианом столько о вас слышали. Пожалуйста, проходите.
Ирена сразу узнала Зофью Коссак – она сидела за журнальным столиком. Еще в университете она однажды побывала на чтениях Зофьи и помнила ее лицо.
Стоящий за спиной Зофьи Коссак иссушенный голодом и болезнью мужчина протер стекла очков носовым платком, на котором виднелись пятна крови. Ирена угадала в нем туберкулезника.
Он улыбнулся и подал Ирене маленькую, костлявую руку.
– Я муж Галины – Юлиан Гробельный, Троян.
Его глаза, как и глаза его жены, лучились добротой и юмором.
– А это – Вероника, – сказал он, показав на Зофью Коссак. – Ее знают все, меня не знает никто. Но в нашем деле это только плюс.
– В миру мы пользуемся псевдонимами, но здесь можем быть сами собой.
Он познакомил Ирену с другой находящейся в комнате женщиной:
– Журналист Янина Раабе, или Ева.
Он жестом пригласил Ирену сесть.
– Я только сегодня узнал, что вы – дочь доктора Станислава Кржижановского. Великий человек! Я знал его по ППС. Поэтому я совершенно не удивлен видеть здесь его дочь. Сколько вам удалось вывести из гетто?
В Ирене зашевелилась привычная подозрительность:
– Больше 650.
– Откуда вы знаете?
– Я веду записи.
– Зачем?
– Чтобы они смогли когда-нибудь узнать свои настоящие имена. – Ирене не очень нравилось находиться в центре внимания. – И чтобы знать, куда посылать деньги на содержание детей.
– Пожалуйста, не волнуйтесь, – сказал Гробельный. – Вы же знаете Зофью Коссак?
– Конечно, – Ирена отвесила в ее сторону почтительный полупоклон. – Зофью Коссак знают все. Вы славитесь свой смелостью.
От улыбки округлое лицо Зофьи стало еще круглее.
– Моя дорогая пани Сендлер, я родилась без страха, а когда у человека нет страха, его нельзя назвать смелым.
Моя мама, Царство ей Небесное, говорила, что я отличаюсь полным отсутствием здравого смысла.
– Вы очень рискуете, – сказала Ирена.
– То же самое делаете вы… и другие. Беда нашего времени в том, что человек не может оставаться человеком, не рискуя собственной жизнью.
Ирене оставалось только гадать, сколько они знают.
Юлиан отвернулся, зашелся в судорожном кашле. Когда приступ закончился, он вытер губы окровавленным носовым платком и сказал:
– Пани Сендлер, я бы посоветовал вам не вступать с Зофьей в споры на темы смелости. Впрочем, и на другие темы тоже. Все равно проиграете.
– Юлиан – безнадежный романтик! – засмеялась Зофья. – Я даже не знаю, почему мы именно его выбрали нашим председателем.
– Потому что все остальные отказались, – он повернулся к Ирене. – Мы пригласили вас, пани Сендлер, потому что нам нужна ваша помощь, а вам, как мы думаем, нужна наша. Вы помните Яна Карского… в августе вы показывали ему гетто. Судя по всему, к его просьбам никто из союзников не прислушался. Поэтому наше правительство решило действовать самостоятельно, объединив силы подпольных организаций и гражданских лиц типа вас. В прошлом месяце мы создали тайный Совет Помощи Евреям, или Жеготу. Насколько мне известно, ничего подобного Жеготе нигде больше не существует. Это партнерский союз арийцев и евреев, благотворительных организаций, центристских, правых и левых политических партий – коммунисты, правда, в него не вошли, – сионистов, молодежных групп, профессиональных, политических и так далее… то есть все группы, до войны даже враждующие, теперь объединились вокруг единой цели.
– А что значит Жегота? – спросила Ирена.
Зофья снова улыбнулась, и яркий свет голой лампочки заиграл на ее лице.
– Жегота? Ничего… и все сразу.
– Просто выдуманное слово, – сказал Юлиан. – Наша организация названа в честь вымышленного персонажа – Конрада Жеготы.
Зофья подалась вперед, чтобы посмотреть в глаза Юлиану:
– Юлиан, это не совсем так.
– Видите, что я имел в виду, пани Сендлер? Ее хлебом не корми, только дай с чем-то не согласиться.
– Помолчи, Юлиан. Буквально вчера один из моих университетских коллег, большой ценитель интересных слов, сказал мне, что древнее слово zegot означает «гореть». Я полагаю, мы стали этакими хранителями огня.
– Как обычно, – сказала Галина и пояснила Ирене: – Зофья и на цементном поле непременно найдет хоть один цветок.
– Я так понимаю, это был комплимент.
– Как бы то ни было, – продолжал Юлиан, – и Жегота, и ваша подпольная сеть, пани Сендлер, занимаются одним и тем же – пытаются спасти евреев. Я знаю, для вас, равно как и для нас, эта задача практически неподъемная. Спасти мы можем единицы, но это драгоценные единицы…
У него снова случился приступ кашля, и Галина принесла ему стакан воды. За Юлиана продолжила Зофья:
– Жегота – общенациональная организация, она работает в Кракове, Львове, Радоме, Кельце и Пиотркове. Мы сотрудничаем с Армией Крайовой, нас поддерживает Делегатура и правительство в изгнании из Лондона, они посылают нам деньги… много денег.
