К 1980-м гг. поколение битников перестали рассматривать как угрозу американским правящим кругам; тем его членам, что еще оставались в живых, было слишком много лет, чтобы продолжать свой протест, и все они с легким скрипом были приняты в Американскую академию. После смерти Аллена Гинзберга и Уильяма Берроуза — они умерли с разницей в четыре месяца в 1997 г. — они оба были канонизированы в The New Yorker, что, несомненно, явилось признанием истеблишмента. Поколение битников стало американским вариантом Bloomsbury Group,
[5] первым родившимся в самой стране литературным движением, со своими, ставшими каноническими книгами, воспоминаниями, охапками писем, альбомами фотографий, биографиями и научными работами.
Американский пуританизм и запреты, так же как и то, что доллар стал сильной валютой во всем мире, заставлял предыдущие поколения добровольно отправляться в изгнание, как правило, в Париж. В период между 1903–1939 гг. столица Франции и в самом деле практически стала домом для всех американских писателей, поэтов или эссеистов: Эрнеста Хемингуэя, э. э. каммингса,
[6] Гертруды Стайн, Эзры Паунда, Аарона Коуплэнда, Вирджила Томсона, Пола Боулза, Джона Дос Пассоса, Фрэнсиса Скотта Фитцджеральда, Вальтера Пистона, Генри Миллера — и это только самые известные имена — своеобразная табель о рангах движения модернистов. После Второй мировой войны жизнь в Париже стала дороже для американцев, к тому же в Штатах стали возникать и свои художественные центры. Однако для афроамериканцев Париж был роскошным местом, и в 1940-х и 1950-х гг. он стал для них своеобразным укрытием от расизма, предубеждений и сегрегации, которой они подвергались дома, среди них были такие писатели, как Ричард Райт, Честер Хаймс и Джеймс Болдуин, джазмены Сидни Беккет и Бад Пауэлл.
Некоторые американские писатели продолжали жить в Париже: Нэд Рорэм, Джеймс Джонс, Джордж Плимптон, тусовка «The Paris Review»
[7] и, конечно же, битники, хотя, за редким исключением в лице Уильяма Берроуза, Париж не стал постоянным местом их изгнания: год (самое большее два) за границей — и они возвращались в Штаты. Битники ехали в Париж не потому, что страдали от расизма — это были, как правило, белые выходцы из среднего класса, закончившие колледжи: они бежали туда от конформизма и пуританства послевоенной Америки. Многие из них были геями, во Франции они чувствовали себя свободнее и почти все употребляли запрещенные наркотики. В 1950-х французская полиция мало что знала о наркотиках, во всяком случае она была слишком занята террористическими актами в Париже, спровоцированными алжирской борьбой за независимость, чтобы серьезно волноваться о том, чем занимаются группки английских или американских туристов.
Короткое время, с 1958 по 1963 г., Бит Отель в Париже был местом наибольшей активности представителей поколения битников. Многие из тех людей, которые считаются его основателями, то или иное время жили здесь. Единственным известным битником, которого никогда не видели на улице Жи-ле-Кер, был Джек Керуак. Многое из того, что «Разбитые» начали в Париже, получило продолжение в середине 1950-х в Сан-Франциско.
В 1955–1956 гг. Аллен Гинзберг, Питер Орловски, Джек Керуак и Грегори Корсо (не говоря уже о Берроузе) были в центре того, что принято называть Поэтическим ренессансом в Сан-Франциско. Именно тогда Гинзберг написал «Вопль» и впервые в жизни вышел на сцену. В 1957–1958 гг. Гинзберг, Орловски, Корсо, Уильям Берроуз, то есть практически все, кроме Керуака, были самыми заметными постояльцами Бит Отеля.
Там Гинзберг написал несколько стихотворений наиболее любимых публикой, в том числе «К тете Розе», «На могиле Аполлинера» и большую часть поэмы «Кадиш», посвященной его матери Наоми, скончавшейся в клинике для душевнобольных. В этом отеле Корсо написал свою известную поэму «Бомба», на обложке которой красовался ядерный гриб. Здесь же, в Париже, Корсо сочинил и большую часть стихотворений для популярной книги «День рождения смерти». Именно в Бит Отеле Берроуз закончил «Голый ланч», а Брайон Гайсин изобрел свой знаменитый метод «разрезок». Берроуз и Гайсин с остальными написали здесь две совместные работы с применением техники «разрезок»: «Времени нет» и «Дезинсектор!».
[8] В своем номере Берроуз приступил к работе над своей первой книгой в стиле «разрезок» — «Мягкая машина» — и написал большую часть второй — «Билет, который взорвался». В номере 25 Гайсин и Иэн Соммервиль построили первую «Машину мечты», позволявшую вызывать зрительные галлюцинации путем воздействия мерцавшего в альфа-ритме света. Гайсин и Соммервиль создали первое мультимедийное световое шоу и шоу теневых проекций, явившихся предвестниками психоделических рок-шоу, начавших греметь спустя пять лет. Кинорежиссер Энтони Бэлч четверть фильма «Разрезки»
[9] отснял в самом отеле и на близлежащих улочках. Этот фильм — любопытная иллюстрация того, что творилось внутри и вокруг всего лишь одного здания — здания, которое было эпицентром креатива и осталось незамеченным многими исследователями «Разбитого поколения».
Оно дало мощный толчок развитию литературы всего мира, как и существовавшее до него «Потерянное поколение», но мне кажется, в Соединенных Штатах это не оценили по достоинству. Например, на выставке 1995 г. в Музее Уитни в Нью-Йорке под названием «Культура „Разбитого поколения“ и новая Америка 1950–1965 гг.» их разделили просто на «Восточное побережье» и «Западное побережье». Эта ужасная разбивка материала по национальному признаку свидетельствует о том, что они просто не поняли, как представить работы Уильяма Берроуза, который за все эти 15 лет прожил в Америке всего пару месяцев, а остальное время провел в Мехико, Танжере, Париже и Лондоне. Не были представлены там и какие-либо работы битников, сделанные за рубежом, — ни «Машина мечты», ни журнал «Олимпия», ни работы битников-иностранцев — а это значило, что на работы Брайона Гайсина не обратили ни малейшего внимания, вместо этого большую часть стен занимали работы малоизвестных художников Западного побережья.
